книгу, вставала и уходила. Это повторялось в течение двух недель. С девушкой было связано какое-то смутное юношеское воспоминание. Возможно, Меньшов видел похожую девушку на старой открытке или еще где-то. При виде нее у него сжималось сердце. Ночи он проводил в холодной постели, уставившись в потолок, весь в мыслях о таинственной незнакомке. Искал повод подойти к ней, но всё время откладывал решающий день. В конце концов незнакомка перестала появляться в парке, и Меньшов забыл о своем спонтанном чувстве. К тому же город взбудоражило появление жестокого маньяка. За один месяц он похитил и убил как минимум двенадцать детей. Меньшов поначалу содрогался от ужаса, читая статьи о каждом новом похищении, но потом привык к ним и уже не содрогался. Детей у него не было, а маньяк похищал одних девочек не старше десяти лет.
Чуркин, который и до смерти матери был нелюдимым, стал социопатом. Являлся на работу в грязной одежде: под глазами мешки, носки воняют. Коллег сторонился. Начальник сделал Чуркину замечание. Чуркин обещал исправиться, но на следующий день снова явился в потрепанном виде. Начальник махнул на Чуркина рукой: план по пайкам выполняет – и ладно. Чуркин работал усердно, делал не менее двух тысяч паек в день, но после работы не задерживался, шел сразу домой. Меньшов догадывался, что в жизни Чуркина появилась какая-то тайна. В нем пошевелилось вялое желание пролить свет на эту тайну, но желание быстро угасло. Он часто видел Чуркина в окно, как тот, сгорбившись, шагает к автобусной остановке. Иногда Меньшов скучал без посиделок с Чуркиным в баре, но, вспомнив, что эти посиделки были гораздо скучнее, чем воспоминания о них, начинал вспоминать что-нибудь другое: например, вчерашний футбольный матч. Меньшов не любил футбол, но смотрел его, чтоб было что обсудить с коллегами в курилке. Не сказать, что Меньшову нравилось разговаривать с коллегами, но он боялся, что если прекратит общаться, то люди подумают, что он такой же нелюдимый, как Чуркин, и директор понизит его. Меньшов даже купил шарф болельщика, чтоб подчеркнуть свою приверженность футболу. От шарфа у него потела и чесалась шея, и он спрятал его в стол, поближе к айфону. В квартале от Меньшова жил Кабанов. Жизнь у него была обычная. Жену не любил, маленькой дочери опасался. Когда жену выписывали из роддома, Кабанову вручили сверток с дочерью, украшенный розовой лентой, и он держал его в красных волосатых руках, не зная, куда деваться от неизбежности. Этот маленький сверток перечеркнул детскую мечту Кабанова стать кругосветным путешественником. Впрочем, Кабанов никогда и ничего не делал для осуществления своей мечты. Он плыл по течению жизни с телевизионным пультом в одной руке и бутылкой пива в другой. Жена пилила его, но Кабанов воспринимал ее голос как привычный шум, вроде телевизионных помех. Иногда он бил жену, но не сильно и без злости, скорее от скуки. Дочка любила Кабанова. Научившись ползать, она подползала к отцу, хватала его маленькими ручками за штанину и пыталась что-то сказать. Кабанов смотрел на это нелепое существо с недоумением. На
