синтетические брюки-клеш и черные парусиновые туфли. Я была вся в саже. Под ногтями черно от грязи. Если бы мне на улице попалось такое чучело, я бы поскорей перешла на другую сторону. Мне хотелось вывернуть себя наизнанку, наподобие двустороннего джемпера, у меня когда-то был такой. Я страшно замерзла. Ледяной ветер задувал в рукава, забирался за ворот мешковатого свитера, гулял по груди и спине. Я охала при каждом порыве, но негде взять теплую кофту, за дверью покинутого жилища осталось пальто, и нет камина, у которого можно погреться, когда вернешься домой. Дома у меня больше не было.
Надеюсь, вы мне поверите, что в обычной жизни я чрезвычайно опрятна. Моюсь каждый день, хотя мои друзья и родственники считают это чудачеством. Прежде чем ступить за порог, я непременно сначала почищу ногти и удостоверюсь, что капюшон на куртке не сбился набок. Поэтому теперь я инстинктивно старалась скрывать свою чумазость в темноте. Но в темноте было очень холодно, и меня вновь потянуло к призрачному теплу ярко освещенного вокзала Кингз-Кросс.
Те три женщины по-прежнему сидели на полу. Теперь они пели сентиментальную ирландскую песенку, что-то про безнадежно влюбленного молодого мясника, который в день свадьбы взял да и повесился. Я бы с удовольствием присоседилась к ним и спросила, нет ли у них лишнего пальто взаймы, но я понимала, что своим пением они вскоре привлекут внимание властей. Раньше в нашем городе я часто наблюдала, как полицейские гнали уличных музыкантов от дверей магазинов. Однажды прогнали даже скрипача, игравшего не кого-нибудь, а Моцарта, вершину музыкального благоприличия. Поэтому я отошла от них в сторонку и принялась бродить по вокзалу в поисках оброненных монеток.
Зависть – пагубное чувство, но в тот вечер я завидовала всем. Завидовала тем, у кого есть пальто, свитеры, туфли, сапоги, сумки, деньги, жареная картошка, чашка чая, чистая кожа и чистая совесть. Завидовала, что у них есть где спать, есть входная дверь и ее можно отворить, что у них есть сигареты. Меня всегда раздражали люди вроде моего мужа, которые не могут отказать себе в удовольствии пожаловаться на судьбу. Но тут, стоя в углу и наблюдая за пассажирами, с сосредоточенным видом сновавшими по вокзалу, я почувствовала острую жалость к себе.
Было уже одиннадцать часов. Хмельные мужчины в смокингах вставали в очередь за билетами. Симпатичная девушка встретила симпатичного парня, который приехал на поезде из Шотландии. Они говорили друг другу: «Я тебя люблю». Девушка проявляла больше энтузиазма, чем молодой человек. Трясущаяся старуха волокла за собой к стоянке такси непомерно тяжелый чемодан. Парень с бритой головой и с татуировкой на шее в виде паука сделал мощный рывок за уходящим поездом и догнал-таки его, распространив по оставшейся позади платформе волну общественного смятения. «Бегают только грабители», – сказал жене какой-то мужчина.
Раскрылись автоматические двери, и в зал вошли двое полицейских. Стоя за колонной, я наблюдала, как они положили конец песне про удавившегося ирландского мясника. Все три неприбранные женщины неуверенно поднялись на ноги и начали
