вообще не маскироваться. Ну, оно и к лучшему. Пусть Карен спит безмятежно, будучи уверенным, что я у него под колпаком. Спокойнее, когда неприятель уверен, что держит тебя за глотку. И иметь при этом определенную свободу действий. И ну вас всех к черту.
Свой план, в смысле принять душ и напиться, я выполнил на все сто процентов. Уже через час я сидел в кресле свеженький после контрастного душа, тупо пялился в телевизор, и сам-на-сам употреблял коньячок, тяжело ворочая мысли в гудевшей как набатный колокол голове.
В сущности, выбора большого у меня теперь не было. Если события стали развиваться по такому сценарию, то что же будет дальше? Карен не успокоится только на одном моем, в целом безобидном, материале, ему потребуется полное устранение конкурента. Это уже очевидно. Нет, он, конечно, мог бы организовать покушение на Салихова. И наверняка делал такие попытки не раз. Как и Салихов на него. В те годы, когда они оба были еще откровенными бандитами. Но только я что-то не припомню ни одного сообщения в прессе на этот счет за последние пятнадцать лет. Все делалось, если делалось, втихаря. А уж теперь им и совсем без надобности голимый криминал. Зачем? Если есть прекрасная возможность устранить конкурента руками закона? Салихов в зоне – это уже не столь могущественный Салихов. Пока тот будет сидеть, Карен и его дело, и его людей к рукам приберет. Тесно им в одной области. И мне с ними – тоже. И теперь, как ни дико это звучит, единственной реальной защитой от Карена мне может служить только Салихов. С этой мыслью я и отключился до утра…
Глава 3
Да простит меня за хамство Василий Иванович Суриков, но, на мой взгляд, свое гениальное полотно «Утро стрелецкой казни» он задумал с похмелья. Потому что только с большого бодуна и можно представить себе подобные ужасы. Даже если они имеют фактическое подтверждение.
Проснулся я с тупой болью в затылке, сухостью, кажется, даже не во рту, а во всем кишечнике, и с таким омерзительным настроением, что самому в пору на плаху, как за избавлением. Да к тому же телефон надрывался в прихожей, словно это его казнить намеревались, и он молил о помощи, как о последнем одолжении. Сжалившись, я снял трубку, телефон заткнулся, зато в уши ворвался почти истеричный голос Никиты:
– Антон, твою мать! Что происходит?!! Ты был у Зайчика?
Отодвинув трубку от уха, я малость обиделся на Никиту. И удивился. Никогда, за много лет знакомства, не слышал у него таких истеричных ноток в голосе. Свою обиду я тут же реализовал в хриплые слова:
– Никита, не верещи. У меня пакостное состояние, я с трудом воспринимаю действительность. Давай спокойно и по порядку. У Зайчика я был вчера, ближе к вечеру. Теперь ответь: к чему вопрос?
– А к тому, – прорычал Никита, – что сегодня в семь тридцать утра Александра Федоровича Зайчика обнаружили мертвым. Висящим в петле. Соседи обратили внимание, что дверь
