погоды не сделаешь… Да, мы что-то меняем, все больше по мелочам… но незначительные, местные улучшения не исправят тесноты и замкнутости этого мира. Если мы хотим большего – надо взорвать старое и создать новое. Только так.
– И как нам объяснить это семье? – язвительно поинтересовался Гарм.
– Никак. – Сокрушенно пожал плечами его отец. – Сын, не злись. Они сами поймут, со временем.
– И сколько веков мне еще ждать? – Гарм со вздохом распростерся на зеленом мшистом полу навзничь. – Я устал плавать вокруг этого мира, как рыба в садке. Я знаю каждую скалу, каждый корабельный остов… И летать тошно, будто тебя за ногу привязали – наматывай знай круги. Звезды все пересчитаны, все цветы сорваны, и сплетены в венки… и сердце мое молчит в ответ на все голоса этого мира. Тоска, тоска… Отец, я устал ждать, что произойдет хоть что-то новое, небывалое еще под этим солнцем…
Сурт в ответ тихо засмеялся. Как давно это было… когда он сам говорил такие же слова Хакону, своему отцу… и так же рвался в бой… и жаждал преград…
А Гарм продолжал. Он вынул из уха серьгу, плоский изогнутый треугольник, ртутно-зеркальный, ледяной на вид, и раскачивал ее, держа двумя пальцами, у себя перед глазами, будто убаюкивая сам себя.
– Мне тесно, отец… Это не скука и не лень. Да, я часто жалуюсь, мол, делать нечего в эдакой клетушке. Куда ни ткнись – упрешься в стену. Странно быть богом и постоянно ощущать свою ущербность. Этот лживый фронтир каждый день ухмыляется мне в лицо – ну, и как далеко простирается твоя божественность? А как насчет перешагнуть через меня? И еще этот постоянный рикошет… Словно щелчки кто дает. Обидно так, по лбу. Малейшее возмущение здешнего проклятого спокойствия, чуть-чуть божественного произвола, – и Гарм пренебрежительно скривил губы – и тебя тут же ставят на место. Людские маги, и те плачутся на скудость своих сил. Взывают… просят…
– Ты снисходишь до общения со смертными? – поинтересовался Сурт.
– Так же, как и вы. – И Гарм улыбнулся. – Как мой младший брат, тот, в Шаммахе? Уже вырос из пеленок?
– Уже. Способный мальчик, даже слишком.
Они замолчали. Наконец Сурт прервал затянувшуюся паузу.
– Вот что, сын. Про тавлеи ты можешь забыть – никто из нас не станет играть с тобой. А значит, надо искать другой путь… – он присел на колени рядом с лежащим сыном, отвел от его лица раскачивающийся ртутный треугольник. – Ты давно не был у восточных ворот?
– Что? Так туда вообще никто не ходит. – Взгляд Гарма прояснился, стал цепким и любопытным. – Восточные врата, вы говорите?
– Именно. Если мы откроем их… – Сурт подчеркнул первое слово – То получим все и сразу, и быть может, даже больше, чем ожидаем. Или ничего…
– Но как же то, что осталось за вратами?
– Это ты о Прорве беспокоишься? Я думаю, что если бы ее голод не был тогда утолен, вряд ли ее
