.
– Все плохо! Она… они… и главное, какая подлость!
Я распахнул дверь и усадил Карла в удобное кресло, попросив, возникшего в дверях слугу, подать стакан воды.
Впрочем, в тот день мне пришлось вливать в Карла Павловича не только воду. В ход пошли и Уленькины капли, и уже позже превосходный дядюшкин ром. Какое-то время Карл молча пил, то и дело пуская слезу и блуждая взглядом. Иногда его тяжелое дыхание обращалось в стон или всхлипывания, и тогда он клял кого-то грозя кулаком, и обещая отмстить. Я старался быть спокойнее, силясь по отдельным вздохам и оборванным фразам выяснить, что же повергло моего друга в столь плачевное состояние.
А ведь все так славно начиналось, месяц как Карл сочетался браком с девушкой, в которую был страстно влюблен, в юную восемнадцатилетнюю пианистку, любимую и пожалуй самую талантливую и многообещающую ученицу Фредерика Шопена, такую невинную и нежную, что… как ни странно, она почти затмила саму память о божественной Юлии, хотя многие до сих пор говорят, будто страсть Карла с годами нисколько не уменьшилась и еще сведет его в могилу. Но… как знать?.. на венчании в лютеранской церкви святой Анны, что на Кирочной[1] Карл выглядел, мягко говоря, странно. Был бледен, подавлен и даже пожалуй смущен. Его же юная невеста Эмилия Федеровна показалась мне печальной, отстраненной… или, лучше сказать… имела сходство с ходящей в состоянии сна или гипнотического транса сомнамбулой. Впрочем, что касается девушки – ничего удивительного, невесте положено горевать на свадьбе, вспоминая жизнь в девичестве и невольно страшась перед неизвестностью грядущего, но что же происходило с Карлом?
Народу в церкви было кот наплакал, что казалось странным уже потому, что все прекрасно помнят Брюлловские гуляния, званые обеды, катания, пикники… при этом Карл то и дело подгонял пастора поскорее закончить церемонию, словно был отозван бог знает по каким важным делам. Выходя из церкви, мы обменялись парой незначительных фраз с Тарасом Шевченко, который был в не меньшем недоумении нежели я.
Из воспоминаний Тараса Шевченко.
«Я в жизнь мою не видел, да и не увижу такой красавицы. Но в продолжение обряда Карл Павлович стоял глубоко задумавшись: он ни разу не взглянул на свою прекрасную невесту».
В тот момент, признаюсь, я приписал подавленное состояние Карла какому-нибудь спешно доставленному из Италии посланию от его роковой музы, с которой художник давным-давно порвал, но все равно не переставал заглядываться на девушек хотя бы отдаленно напоминающих эту непостижимую красавицу.
Наконец закончив плакать и сморкаться, и должно быть почувствовав себя в относительной безопасности, Карл позволил снять с себя плащ, после чего сбивчиво и весьма отрывисто начал свой рассказ:
– Как тебе известно, мой дорогой друг, ни так давно я женился на Эмилии Тимм, дочери рижского бургомистра Федера Тимма – человека, имя которого я не могу произнести без понятного отвращения и содрогания. И который теперь смеет обвинять меня в злодействах, к коим я не причастен, ни делом, ни помышлением. Вы, должно быть, слышали, что господин Тимм и все его родственники теперь обвиняют меня в том, что я, якобы избивал ее, заставляя проделывать различные гнусности, к которым якобы привык, живя заграницей! И даже вырвал из ее ушей бриллиантовые сережки, выбросив затем Эмилию на улицу, пардон, в одной рубашке! Но, клянусь вам чем хотите! Своею жизнью, честью, искусством, талантом, сколько у меня его ни осталось. Никогда в жизни я не поднимал руки на женщину! Никогда! Натурщицы, служанки в тавернах и гостиницах, шлюхи дорогие и дешевые… я уже не говорю о знатных дамах, но никогда, ни при каких обстоятельствах я не забывал о приличиях, не позволял себе…
И вот теперь, по высочайшему повелению, мне предписано явиться к его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу, и на имя Священного синода и министра двора князя Петра Михайловича Волконского дать письменное разъяснение случившемуся! Рассказать, что же на самом деле произошло между мною и моей… с позволения сказать, женою! Отчего ее семья спешно забрали к себе это исчадие ада, и теперь возводит на меня возмутительную клевету, разрушая все, что я создал!
Я тотчас вскочил с места и уверил Карла, что хоть и слышал что-то о размолвках в семье Брюлловых, не придал тому ни малейшего значения. После чего Карл продолжил.
– Сейчас я расскажу вам все, как оно есть на самом деле и после этого вы, как человек военный, а значит, привыкший составлять рапорты, либо поможете мне сочинить сей документ, либо поедите во дворец вместе со мной, или, если и то и другое невозможно, дадите дружеский совет, как теперь быть? Как жить после подобного позора и бесчестия? Как писать «Взятие Божьей матери на небо»? заказанный между прочим высочайшим повелением для Казанского собора! Да и зачем?! Согласятся ли принять столь значительное произведение господа чиновники у человека без чести?!
Я
Церковь Святой Анны (нем.
