посмотрела на него. Ее попутчик был бледен, на щеках горели красные пятна. Ему явно хотелось, чтобы она спросила, зачем он летит в Майами и полетит ли потом дальше или останется там. Вот он обалдеет, если она сообщит ему, что летит в Южную Америку! Тогда он спросит, что она собирается там делать… Нет, лучше она промолчит.
…Кесарево она делала и раньше, но в ту ночь ей было велено ждать и наблюдать, а если ничего не изменится, то через час позвонить.
Сердцебиение плода слабело и усиливалось, слабело и усиливалось, но родовые пути пациентки так и не расширились. Марина еще раз послала сообщение доктору Свенсон, ждала и ждала ответа, но напрасно. Взглянув на часы, поняла, что часа еще не прошло, только сорок пять минут. Для доктора Свенсон правила были нерушимы. Она их не выполнила. Именно такая строгость правил всегда восхищала Марину – но только до того момента. Пациентка попалась разговорчивая, а время на разговоры у них было. Она пожаловалась, что очень устала и не только от схваток. Всю прошлую ночь она не спала – у двухлетней дочки болели уши. Муж высадил ее возле госпиталя пару часов назад, а сам повез девочек к своей матери. Два часа туда и два обратно, но, судя по всему, он еще успеет вернуться к началу родов. Лучше уж она подождет его. При первых двух его не было, обстоятельства не позволили, он не виноват…
Голос ее звучал громко, громче, чем нужно в маленькой палате.
– После родов всегда моментально забываешь, как это было, – вздохнула она. – Я вот не помню, было ли так же тяжко в те разы.
Тут она улыбнулась и добавила:
– В этом-то все и дело, верно? Ведь если бы женщины помнили свои муки, разве захотели бы они рожать других детей? И что тогда? Конец человечеству?
Час тридцать. Два часа ночи. Три часа.
Никакого ответа от доктора Свенсон.
За это время Марина приняла еще двое родов – те прошли без осложнений и не требовали присутствия штатного доктора. Женщины знали, как вытолкнуть из себя младенца. И даже когда не знали, процесс не останавливался.
Марина вернулась к роженице. Та терпеливо ждала.
Марину охватил ужас.
Потом, когда она вновь и вновь мысленно прокручивала тот фильм, во сне и наяву, именно эту его часть она анализировала тщательней всего, замедляя ход событий почти до нуля, рассматривала отдельно каждый кадр. И пугало ее не то, что роженица умрет или потеряет ребенка – нет!
Ее пугало, что она сделает что-то неправильно в глазах доктора Свенсон.
Вот если бы она действовала точно по инструкции и позвонила на пятнадцать минут позже, ничего подобного бы не случилось. Конечно, она усвоила этот урок. Конечно, доктор Свенсон вот-вот приедет…
Все сестры понимали ситуацию. Они готовили пациентку к операции, звонили анестезиологу, чтобы его разбудить, и приговаривали: «Мы готовим все, чтобы доктор Свенсон приехала и сразу взялась оперировать». Конечно, Марине нужно было позвонить другому доктору, но ей это даже не пришло в
