игрой, не расслышала в его голосе злобных ноток. Ее щеки раскраснелись, темные глаза блестели, а худые руки, всегда нервные и подвижные, буквально плясали в воздухе. Она взволнованно протянула их к Натаниэлю:
– Правда, чудесная пьеса?
Матильда, Джозеф, Валери, даже шокированный пьесой Моттисфонт – все заговорили разом, словно стараясь удержать ту брань, которая была готова вот-вот сорваться с уст Натаниэля. Стивен, расслабленно откинувшись в кресле, иронически смотрел на них. От страха перед тем, что Натаниэль может наговорить автору, они начали хвалить пьесу. Ройдон сиял от радости, но поглядывал на хозяина дома, и в его взгляде было столько беспокойства и тревоги, что от жалости к нему все еще громче сыпали похвалами: «блестяще», «потрясающе», «оригинально», «мастерски».
Пола с непробиваемой глупостью, за которую Матильде хотелось ее стукнуть по голове, широким жестом отмела похвалы своей игре и обратилась к дяде:
– Мы прочитали тебе пьесу. Теперь ты поможешь Уиллоби?
– Если ты спрашиваешь, согласен ли я выбросить деньги на эту непристойную галиматью, – определенно нет!
Пола уставилась на него, словно не веря своим ушам.
– Но разве… разве ты не понимаешь, что эта роль создана для меня? – спросила она, задыхаясь.
– Будь я проклят! – крикнул Натаниэль. – Куда катится этот мир, если девушка из приличной семьи преспокойно заявляет, что создана играть шлюху?
– Снова эта ханжеская чушь! – с презрением бросила Пола. – Мы говорим об искусстве!
– Ах, об искусстве? – прогремел Натаниэль. – Значит, так вы понимаете искусство, молодая леди? Что ж, я придерживаюсь иного мнения!
Вскоре, к сожалению для всех присутствующих, оказалось, что это была только преамбула. У Натаниэля нашлось еще много поводов для возмущения – начиная с упадка современной драмы и бездарности молодых драматургов и заканчивая глупостью женщин вообще и его племянницы в частности. Для большей убедительности он добавил, что мать Полы поступила бы гораздо лучше, если бы осталась дома и воспитывала свою дочь, а не скакала бы по всему миру, выходя замуж за первого попавшегося Тома, Дика или Гарри.
Всем, кто удостоился чести выслушать его замечания, стало ясно, что молодого драматурга лучше увести куда-нибудь подальше, пока гнев Натаниэля не утихнет. Матильда благородно взяла эту роль на себя и, подойдя к Ройдону, сказала, что ее чрезвычайно заинтересовала «Полынь» и она хотела бы о ней побеседовать. Ройдон, очарованный обаянием Матильды и к тому же горевший желанием обсудить свою пьесу, позволил вывести себя из комнаты, а Джозеф присоединился к гостям, столпившимся вокруг его рассерженного брата, и игриво похлопал его по спине:
– Ну что, Натаниэль, мы с тобой стреляные воробьи, верно? Пьеса тяжелая, даже грубая, но, мне кажется, у нее есть свои достоинства. Как ты считаешь?
Натаниэля сразу скрутил радикулит:
– Ты что делаешь? Моя
