удивилась женщина, оглядев меня с головы до ног. – Слушай, я тогда тебе отдам кисточку.
– Какую кисточку? – не поняла я.
– Ксюшину, – ответила женщина, – я ж на больничном была, когда Ксюшка пропала. Полицейские тут все исследовали, осмотрели, а я уж потом помыла палату. И представляешь, в матрасе нашла кисточку, которой Ксюша рисовала. Как-то эта кисточка завалилась туда. Ксюша-то рисовала по ночам, думала, что никто не видит. А днем отсыпалась. Ну ее особо не гоняли, жалко ее было. Детдомовская все-таки. А кисти-то эти дорогие, наверное, жалко выбрасывать. Я все-таки надеюсь, что вернется она в детдом. Подожди здесь.
Я согласно кивнула. Через пару минут женщина принесла мне маленький прозрачный пакет с художественной кистью. Я поблагодарила ее. Больничный «тихий час» закончился, мне стало понятно, что пора уходить. Попрощавшись с медсестрой, я направилась к выходу.
На улице я присела на лавочку в больничном дворике и достала кисточку. В живописи я ничего не понимала, даже не знала, из чего эта кисточка сделана. Тут на деревянной ручке я увидела надпись и напрягла зрение.
«Тикко Б., – прочитала я. – И что это значит? Это фамилия? Или слово?»
Положив кисточку в пакет и засунув его в карман, я направилась к выходу.
– Ну что, сидишь? – услышала я голос и обернулась. У ворот сидела рыжая дворняга с грустными глазами, а рядом с ней стояла Нина Валерьевна и выкладывала на землю кости, – уж извини, что не котлеты, к которым тебя Ксюха приучила.
Собака, услышав это имя, вскочила, заскулила и замахала хвостом.
– Нету, нету, ее, успокойся. Ешь, что дают, – сказала Нина Валерьевна и вздохнула, а потом увидела меня.
– Вот, прикормила Ксюха этого бедолагу. Бросала ему ночью из окна мясо, а сама всякими вредностями питалась. Все бегала тайно к автомату на втором этаже, покупала хлебцы с помидорами и базиликом. Знаешь, такие, в пакетиках, типа сухариков. По мне, так редкостная гадость. И разве это питание для болеющего ребенка? Я ее ругала, да что толку? И собака за ней кочевала: то в детдом, то опять в больницу. Ксюха-то часто у нас гостила, постоянно болеет. И не долечилась. Сбежала, глупая. Купит ли сама лекарство, не знаю… а ведь эти все ее постоянные простуды на сердце плохо влияют…
– Вы все-таки думаете, что она сбежала? – спросила я, погладив собаку.
– Думаю, да. Наверное, не хотела уезжать, – снова вздохнув, ответила Нина Валерьевна. – Я тебе так скажу: мать – она всегда мать. Даже пьяная, грязная, какая угодно, а все детдомовские мечтают к ней вернуться. Все. И каждый надеется, что мама пить перестанет и будут они жить долго и счастливо. Вот такая правда.
Нина Валерьевна махнула рукой куда-то в сторону и пошагала к остановке.
Собака осталась сидеть возле ворот. А я не знала, как мне теперь уйти.
– Ну что, пойдешь со мной? – неожиданно для себя спросила я собаку, уже представляя лицо своей мамы при виде такого «сюрприза».
Собака вздохнула, и мне показалось, что она отрицательно
