выпить и закусить.
Надо было ему хотя бы чистой воды в стакан налить, хоть что-то поднять. А то странно получалось: хозяин не пьет, а гости, значит, угощайтесь сами.
– За все хорошее! – сказала Дуся и чокнулась с Деляровым.
Деляров сегодня не сопротивлялся. Красные прожилки на щеках и носу, проступившие вчера, просили освежения. Он выпил, Дуся пригубила. Вася долго озирался и не пил. Но за окном чирикнул воробей, и Вася подумал, что можно ведь и воробья поймать. И выпил. Об Афоне и говорить нечего.
Стали закусывать. Кирпиков не выпил, ему есть не хотелось. Готовая речь вдруг подперла, и он встал.
– Наши дети должны знать, из какого корыта ели первоначальную пищу. – Кирпиков хотел сказать о краях отцов и о дедовских могилах, но сбился: упоминание пищи из корыта прозвучало не к месту.
Вечеринка пока не ладилась.
– Эх, – задорно сказала Дуся. – Девяносто песен знаю, а молитвы ни одной! – Ей хотелось петь, танцевать, веселиться.
Влюбленные как-то забывают, что во все века любовь мешала жить нормальным людям. Например, Варвара очень осудила Дусю. „Доложилась! – подумала она. – Еще не допили, еще не поели, а уж за пляску“.
Но любви и кашля не утаишь.
Павел Михайлович Вертипедаль, пришедший с гармоникой, сидя в зауголье стола, степенно наедался. Степенно заметил:
– Вот, Дуся, запомни: сколько здесь за столом посидишь, столько и в раю.
– Голодному цыгане снятся! – крикнул Зюкин.
– К убытку, – сказала Дуся и с вызовом посмотрела на Ларису.
Хорошо мужикам соревноваться – кто кого перепьет, тот победил, а бедным женщинам? Пьешь – осудят, совсем не пьешь – осудят, поёшь – значит, выхваляешься, пляшешь – высовываешься. Как себя показать? Как свалить супостаточку-соперницу?
– Ну, громадяне. – Павел Михайлович поднял стакан. – Предлагаю за одну горечь.
Дуся заслонила стакан – не надо.
– Тебе для дури запаха хватает, – сказала Лариса как бы в шутку.
И Дуся приняла это как бы в шутку, но мысленно отметила выпад.
Вечеринка пошла нормально. Уже Зюкин пробовал пропеть: „Привезли да и рассыпали осиновы дрова, это все, – он обводил всех рукой, – это все интеллигенция со скотного двора“, уже Павел Михайлович Вертипедаль отлаживал звоночки гармоники, Дуся постукивала каблуком, Варвара скатывала к печке половики, а хозяин сидел на кухне.
Не один. Его донимал Афоня.
– Так и запишем, – говорил Афоня.
– Так и запиши, – терпеливо повторял Кирпиков.
– Значит, сработал концевик? Учти, добром не кончишь.
– Учту.
– Значит, ты утром встал и пошел жить, а нам до одиннадцати ждать?
– Никто не заставляет.
В передней зазвенели колокольчики.
Делярову и не снилось, что за него началась борьба. Он сел рядом с Зюкиным и начал
