двенадцать сорок девять. Я набрал номер. Телефон прозвонил четырнадцать раз. Я уже собирался повесить трубку, когда мне ответили. Судя по недоумению, прозвучавшему в голосе, джентльмен на том конце провода так же, как и я, бурно провел ночь.
– Вы что, всегда звоните людям в такую рань?
Голос был прокуренный, но густой и аристократический. Я даже уловил в нем акцент диктора Би-би-си, разве что без рубленых интонаций.
– Уже почти час дня, – сказал я. – И это Аластер Фитцсимонс-Росс?
– Кто спрашивает, черт возьми?
– Меня зовут Томас Несбитт.
– Не иначе, американец хренов…
– Вы очень проницательны…
– И, как все америкосы, встаете чуть свет со своими коровами, потому вам пофиг трезвонить в такую рань.
– Я вообще-то с Манхэттена, так что о коровах имею весьма смутное представление. И поскольку сам только что проснулся…
– Ну, и чего звоните?
– Хотел узнать насчет комнаты. Но раз ужу нас не складывается…
– Постой-ка, постой…
Последовал приступ оглушительного кашля; у меня такое тоже бывало после перебора с сигаретами накануне вечером.
– Черт бы побрал… – наконец произнес он, откашлявшись.
– Вы в порядке?
– Трансплантация органов пока не требуется. Так вы что-то говорили про комнату?
– Совершенно верно.
– Имя у вас есть?
– Я уже называл.
– Ну да, ну да. Просто я еще не проснулся…
– Может быть, мне стоит позвонить в другое время?
– Марианненштрассе, дом пять. Имя на звонке. Третий этаж, налево. Через час.
И в трубке воцарилась тишина.
Я час бродил по Кройцбергу. То, что я увидел, мне понравилось. Жилые дома постройки девятнадцатого века, разной степени обшарпанности, но все еще впечатляющие своей бюргерской основательностью. Граффити повсюду, в большинстве своем лозунги на тему ущемления прав человека турецким правительством (я записал несколько слоганов в свой блокнот и позже перевел их со словарем) и прочий треп уже немецких анархистов (как я узнал позднее) о свержении капитализма и уничтожении всего буржуазного. В самом Кройцберге не было абсолютно ничего буржуазного. Я углядел парочку кафешек, но они скорее напоминали немецкие версии битниковских кабаков в Гринвич-Виллидж времен моей юности. Бары, попадавшиеся на пути, в основном напоминали тот, что я посетил прошлой ночью, но изредка встречались старомодные пивные Bierstube и турецкие анклавы. Здесь, под лампами дневного света, в клубах табачного дыма, усталого вида мужчины в матерчатых кепках отчаянно курили, распивали ракию и крепкий кофе, заговорщически переговаривались или просто сидели, безучастно глядя в пустоту глазами одиноких обездоленных изгнанников. Таких мужчин можно было встретить здесь на каждом углу. Как и турчанок
