траву крепкую, высокую – такая не станет расти на болоте… Нет коричневой, красноватой воды… Есть трава, густая и зеленая, и под ней корешки сплетаются в земле, и ползают черви и личинки жуков…
– Нет. Не думай об этом. Ты не можешь видеть этого, если не разроешь землю. Смотри поверх. Создай видимость.
– Эта трава крепка и высока, – послушно начал заново Хосе. – Мелкие белые цветы с кружевными листьями растут в траве. Желтая бабочка качается на стебле, сложив крылышки. Ветер колышет траву. Трава зелена и густа.
– Да, – сказал мастер Хейно, и Хосе не смог бы ответить, через сколько времени мастер это сказал. – Да, мальчик.
И прошел вперед, раздвигая носками сапог крепкую высокую траву, притоптывая в сомнительных местах. Остановился на самой середине поляны.
– Вот здесь, – шевельнул рукой влево, – ольху насади. Или березу. Две.
И ушел домой, готовить ужин.
А Хосе остался. От нахлынувшего понимания пробрала дрожь. Мать Ууйхо можно убрать вот так же просто, как это болото – и ее не станет насовсем. По-настоящему исчезнет она, если затянуть ее место в небе звездами и тьмой.
Ему пришлось отдышаться, прежде чем начать высматривать в вечернем воздухе тонкие серебристые стволы. О Матери Ууйхо он больше не думал – так только, чуть-чуть, на самом донышке, колыхалась мрачная радость.
Что в ночь Матери он попасть сможет, не высчитывая разницы между Семиозёрьем и Сьеррой, Хосе себя старательно уверил: если так просто попасть в «куда», то и в «когда» попасть ненамного сложнее. Во что веришь, то можно и попробовать сделать. А во что не веришь – на то и не замахнешься. Неверие связывает руки, так мастер Хейно говорил. Видаль ему верил, чтобы работа получалась.
Что веревку, сплетенную Мьяфте, ему не отвязать от себя никак, он уже проверял. Сразу понимал, что никак не отвязать то, чего не только не видишь, а и нащупать не можешь. Но проверить не поленился. Но на самом деле важно было только одно: чтобы мастер не хватился ученика раньше времени. А для этого надо было дождаться, чтобы Хейно Куусела ушел в другие места – по делам или к друзьям в гости. Он так уйдет бывало в сумерки – и по утренней росе вынырнет из тумана, чтобы не оставлять растущее Семиозёрье без догляда, без присмотра, без отцовских наставлений. А Видаль рано проснется и сядет на крылечке деревянном его поджидать, не потому что один оставаться боялся, а чтобы обрадоваться скорее. А вот если сразу за ним уйти и чуть раньше вернуться – он и не заметит ничего. Всего и делов.
Так что всё у Видаля было готово к делу, всё продумано и рассчитано. Взять с собой хлеба краюху (а родник чистый всегда при нем), ненавистью проложить путь к Матери Ууйхо – в то самое место и в ту самую ночь. Проще пареной репы.
И вышло – просто. Через несколько дней вечером, едва стемнело, мастер Хейно ушел налегке, только грибов лукошко прихватил – гостинец для далекого друга, взявшегося из ледяного царства высмотреть земляничные поляны да сосновые леса. Хосе вышел на крыльцо, вроде
