style="font-size:15px;"> Миллер знал об этой нелестной кличке и даже считал, что заслужил ее, ибо не ведал по отношению к подчиненным ни жалости, ни сострадания. «Так лучше для дела», – всякий раз говорил он себе, когда начинал думать о том, что существует в полной психологической изоляции от коллег. Он был абсолютно убежден, что дружба на работе или, не дай бог, роман ни к чему хорошему привести не может. Ведь рано или поздно друг или любовница начнут считать, что неформальные отношения дают право на поблажки, и тогда придется или самому исполнять их обязанности, или мириться с нарушениями трудовой дисциплины.
Особенно актуально это стало теперь, когда замаячила отставка старого профессора Криворучко. Официально приказа еще не было, но все знали, что через несколько месяцев Миллер возглавит кафедру вместо него. Естественно, многим хотелось бы подружиться с новым начальником, поэтому все попытки к сближению расценивались Миллером как подхалимство.
Вдруг хлынул ливень. От туч, быстро затянувших небо, стало темно, и хмурые корпуса клиники расцвели желтыми теплыми кляксами освещенных окон.
«В такую погоду нужно пить чай с многочисленным семейством, а не торчать на работе», – подумал профессор, закурил и уставился в окно. Недавно администрация клиники открыла хозрасчетный центр реабилитации больных, перенесших инсульт, и сотрудникам пришлось изрядно потесниться. Больше всех пострадал Миллер, которому из роскошного кабинета со старинной дубовой мебелью, настоящей обители ученого, пришлось перебираться в крохотную каморку на первом этаже. Повозмущавшись для порядка, Дмитрий Дмитриевич собрал вещи и переехал. Дубовые раритеты остались хозрасчетникам – в новый кабинет еле поместились сам Миллер, компьютерный стол, стеллаж и кушетка для пациентов.
«Интересно, кто поглумился над моим портретом? – лениво размышлял он, глядя в окно своей каморки. – Ординатор какой-нибудь, а может, пациент из наркоманов… Или медсестра в меня влюбилась? А что, вполне возможно. Молоденькая дура после училища ходила, вздыхала, потом поняла, что ничего не светит, и отомстила, как могла. Хотя… что-то не замечал я в последнее время влюбленных женских взглядов. И молоденьких сестер тоже, кстати».
Он сдвинул горшки с цветами и уселся на подоконник. Глупо было тратить рабочие часы на размышления о неизвестном художнике, вместо того чтобы закончить статью, но Миллер ничего не мог с собой поделать. Он внимательно наблюдал, как тяжелые капли дождя срывают с веток последние листья, а дорожка между корпусами превращается в ручей.
Say good bye to rainy days – всплыла в памяти строчка из популярной песни его юности. «Скажи «прощай» дождливым дням»… Песня нравилась Миллеру, но он не мог понять слов, кроме первой строки припева. Черт его знает, о чем там шла речь на самом деле, но ему хотелось думать, что о человеке, для которого прошло время невзгод и тяжелых испытаний и наступила радостная, безмятежная пора.
На дорожке появилась женщина; занятый своими размышлениями,
