в оплату товаров. Это должно было породить здоровую конкуренцию, уравновесить ассортимент, а в идеальном случае, как мне казалось, – и подвигнуть купцов на снижение цен.
Больше того. Я надеялся привлечь этим шагом и других представителей мелкого бизнеса. Всяческих цирюльников, портных, шорников и иже с ними, без которых жить, конечно, тоже можно, но не так комфортно, как с ними. Хотелось мне верить, что если артельщики станут хорошо жить и слух об этом разойдется по краю, специально искать работников на предприятия моим управляющим больше не придется. Народ сам потянется…
Ну и, конечно, норма выработки была приведена в соответствие с назначенной главным управлением, а за ее перевыполнение – назначена премия.
Известие о том, что Анастасий Борисович, несмотря на все прегрешения, остается на посту местного управляющего, чуть не превратило стихийный митинг в акцию протеста. И сбить накал страстей удалось, только огласив вторую часть сообщения: подпоручик в отставке Евгений Яковлевич Колосов, прежде бывший комендантом Троицкого и Тундальского рабочих поселений, отныне назначается еще и инспектором по правам работников двух предприятий. Любая направленная молодому нигилисту жалоба будет немедленно рассмотрена и меры приняты.
– Яклыч барин хочь и молодой, а за работных людей – радеет. Премного о нем наслышаны, – громко сказал кто-то в толпе, и все успокоились. А я тихонечко спустил курок «адамса» с боевого взвода.
Потом был плотный завтрак, краткие сборы и ворох шкур на санях. Помню еще стоящих вдоль главной улицы – она же, по традиции, основная транспортная магистраль поселка – женщин, кланявшихся в пояс, стоило нам поравняться. Пошутили с Герочкой на ту тему, что в попытке укрыться за вымышленным Шмидтом случайно создали местную легенду о добром и справедливом ревизоре. И что если у народа действительно такая долгая память, как это принято считать, – в Судженке наверняка появится улица, названная в честь никогда не существовавшего проверяющего из Томска…
Сказалась бессонная ночь. Стоило последним строениям шахтерской деревни скрыться за деревьями, как я, убаюканный шипением скользящих по снегу полозьев, уснул. И преспокойно почивал, пока наш небольшой караван не остановился у очередной приготовленной для ночевки угольных караванов площадки у обочины.
– Вы знаете, Герман Густавович, – задумчиво выговорил Петр Фрезе, когда мы вылезли из теплых гнезд в санях и отошли в сторону размять затекшие ноги. – Мне, право, неловко это вам говорить. Но мне кажется… Нет. Я вполне уверен. Мой отец…
– Не нужно, Петр Александрович, – улыбнулся я молодому горному исправнику. – Не стоит судить отцов! Мы в неоплаченном долгу перед нашими родителями и не вправе их осуждать. Даже если кажется, что они поступают…
– Низко! – воскликнул Фрезе-младший. – Это же низко! Как он мог?! Пытаться скомпрометировать вас через смерть погибших в глубинах земли людей! Это же…
