заканчиваются одинаково: слезами (в случае с Джессикой) или криком (в случае с Кейси). У меня лишь однажды была несчастная любовь, но мне хватило. Поэтому во время просмотра «Искупления» я поняла, что должна бога благодарить за то, что не красотка. Ох, и жалкое я, наверное, зрелище со своими теориями!
К сожалению, моя непривлекательность не спасла меня от семейной драмы.
На следующий день я пришла домой где-то в половине второго. После «ночевки» у Джессики – ведь мы не спали всю ночь – и глаза у меня слипались. Но когда я увидела, в каком состоянии был наш дом, сон как рукой сняло. На полу гостиной сверкали осколки стекла, кофейный столик был перевернут, как будто кто-то толкнул его ногой, а по всей комнате раскиданы пустые пивные бутылки. Я не сразу даже сообразила, что к чему. Замерла на пороге и сначала подумала, что нас ограбили. Но потом услышала из папиной комнаты громкий храп и поняла, что все гораздо хуже.
Мы жили не в образцовом доме, поэтому при входе не всегда снимали ботинки. Но сегодня снимать их было даже опасно. Стекло хрустело под ногами, пока я шла на кухню за мусорным мешком – без него разгрести этот хаос было бы невозможно. Осколки, по-видимому, были от нескольких разбитых рамок с фотографиями.
Шагая по дому, я чувствовала странное оцепенение. По идее, я должна была испугаться. Папа почти восемнадцать лет не пил, а пивные бутылки ясно свидетельствовали о том, что он сорвался. Но я ничего не чувствовала. Может, потому что не знала, как ощущать себя в такой ситуации. Что же такого ужасного произошло, что он после стольких лет не выдержал?
Ответ на мой вопрос лежал на кухонном столе, аккуратно упакованный в конверт из коричневой бумаги.
– Документы на развод, – пробормотала я, изучив содержимое открытого конверта. – Какого черта? – Я в шоке уставилась на витиеватую подпись своей матери. Ну да, я понимала, что конец неизбежен – когда твоя мать исчезает на два с лишним месяца, невольно возникают подозрения – но сейчас? Она что, серьезно? Ведь она даже не позвонила и не предупредила меня! А раз на то пошло, и папу.
– Проклятье, – прошептала я. Руки дрожали. Папа ни о чем не подозревал. Боже, неудивительно, что он сорвался! Как мама могла так поступить? С нами обоими.
Пропади все пропадом. Нет, правда. Пропади она пропадом.
Я отбросила конверт и направилась к шкафчику, где мы хранили все для уборки. Слезы наворачивались на глаза, но я сопротивлялась. Я взяла мусорный мешок и вернулась в разгромленную гостиную.
Я потянулась за пустой пивной бутылкой, и тут все навалилось разом, и к горлу подкатил комок.
Мама не вернется. Папа снова запил. А я… я в буквальном смысле разгребаю обломки. Собирая самые крупные осколки стекла и пустые бутылки в мешок, я старалась не думать о матери. О том, что сейчас она, наверное, уже покрылась ровным загаром. И, вероятно, завела себе симпатичного двадцатидвухлетнего любовника-латиноса. А еще я старалась не думать о ее красивой подписи, которой она подмахнула бумаги на развод.
Я злилась на нее. Очень злилась. Как она могла так поступить? Просто
