затеяли перестройку в лаборатории – а платить работникам, то есть нам, собирались наличными из денег, которые выписали по фиктивным договорам якобы за научные исследования. Такая крамола была посерьезней любого найденного черепа. ОБХСС дело завело. Не знаю, чем все кончилось, посадками и просто выговорами – однако наше стройотрядное начальство от махинации открестилось и вышло сухим из воды.
А о бедных черепах и косточках замученных в подвалах людей никто в отряде и не говорил больше, словно их и не было: кто убит, когда, кем, за что? Подобные разговоры о репрессиях, что имели место при Сталине, в те годы (впрочем, как и сейчас) не поощрялись. Больше мы в местном политехе не были, с преподавателем тем квадратным не виделись, и чем закончилась история с черепом, не ведали. Оставалось надеяться, что убитые обрели, наконец, упокоение.
Расскажу и о третьем, последнем эскизе, что я набросал по заданию Алексея. Как и два предыдущих, я писал его, разумеется, по памяти и удивлялся сам себе: почему я раньше, за тридцать с лишним лет, даже не пытался эти темы затронуть? Сейчас почти все забылось, и потребовалось несчастье – гибель всех друзей, чтобы сюжеты всплыли в памяти.
А было так. Мы работали под открытым небом на одной из улиц Зурбагана: рыли канаву под кабель. Недаром земляные работы считаются самыми тупыми и тяжелыми (не считая бетонных), а мы были бригада артистическая – позволяли себе много перекуров. Вот под конец дня – солнце уж клонилось к горизонту – валяли дурака все семеро, лясы точили: расселись, кто на древках лопат, положенных поперек канавы, кто на кирпиче, кто на фанерке. И тут Пит вдруг высказался: адресуясь ко мне, однако во всеуслышанье:
– Надоела мне, Кир, твоя Лидия. Сколько можно с ней по саду таскаться! Забирай ее, Кирюха, себе, если хочешь.
– Почему это она, интересно, «моя»? – воскликнул я, постепенно свирепея. – И почему ты ею распоряжаешься?
Питер посмеялся весьма цинично:
– Хе-хе-хе… Все ж знают, что ты по ней сохнешь.
– Ах ты, гаденыш! – взревел я и подступил к нему. Он был крупнее меня и мощнее. Однако я тоже в стройотряде накачал силушку.
– Что ты хочешь мне сказать, мальчик? – с нескрываемой издевкой пропел он это слово: «маал-щик».
Я пихнул его в плечо – он отлетел. Он не упал, но пошатнулся, потом сделал несколько шагов по направлению ко мне и в прежнем высокомерном стиле хлопнул открытой ладонью меня по щеке. Не больно, но обидно. Этого я стерпеть не мог и засветил Петру под глаз. Он упал, вскочил и бросился на меня. Он успел мне нанести, кажется, сдвоенный прямой, второй удар чиркнул меня по щеке. Потом нас растащили – меня схватили за руки двое артистов, Петю – оба музыканта. Харченко, как всегда, остался в стороне.
Забыл сказать, что эта драка происходила в ограниченном пространстве канавы – до того, как она началась, мы с Питом сидели друг против друга на положенных поперек ямы древках лопат. Друзьям, чтобы развести
