как он смеет?! Как он осмелился сказать ей такое… и назвать ее так? Ей очень понравилось, когда Клейтон дал ей это прозвище. Алмаз – это сверкание, яркость, блеск. Но теперь, когда его голос исказило презрение, алмаз стал символом жадности, мелочности, тщеславия.
Но ничего такого в ней больше не было.
– Ты проводишь меня к отцу?
Эти слова вернули Оливию к реальности.
– Нет, невозможно.
– Вчера я уже понял, что доступ к нему ограничен, однако же…
Оливия мысленно вознесла хвалу верности и преданности их старого дворецкого.
– Отец не совсем здоров. Он никого не принимает.
– Но ведь он принял представителей Английского банка?
Откуда Клейтон узнал?…
– Это исключительный случай.
– Воскрешение из мертвых тоже можно считать исключительным случаем.
– Я не позволю! – Что ж, она ему скажет то же самое, что и всем остальным. – Все, что ты хочешь передать ему, говори мне. Я ничего от него не скрою.
– Остаешься его верной сторожевой собакой? – саркастически ухмыльнулся Клейтон.
Она не дрогнет! Не дрогнет ни от его презрения, ни от собственного гнева. Пусть она больше не предана своему отцу – она безраздельно предана фабрике.
– Так что же передать отцу?
Клейтон растянул губы в неискренней улыбке, продемонстрировав удивительно белые зубы.
– Скажи своему отцу, что я явился сюда за справедливостью. Все, что он имеет, скоро будет в руинах.
– За последние десять лет фабрика и так практически потерпела крах. Этих руин для тебя недостаточно?
– Невезение и справедливость – разные вещи. Фабрика готовится начать работу на Английский банк, разве нет?
Не было смысла отрицать то, что ему уже было известно.
– Да, готовится.
– Именно это и заставило меня здесь появиться. А вовсе не ты. Твой отец мог заткнуть мне рот, когда я был молод. Но больше он не будет совершать преступления.
– Да, не будет, – кивнула Оливия.
Клейтон прислонился к дверному косяку. Его расслабленная поза никак не сочеталась со злым напряженным взглядом.
– Насколько я помню, ты и в прошлый раз не сомневалась в его невиновности. Но теперь можешь мне поверить: фабрика Свифта больше никогда не будет печатать деньги.
И тут до Оливии дошел весь ужас ситуации. Грудь ее сдавило словно тисками, и казалось, тиски эти вот-вот сдавят и сердце и вонзятся в него…
Она не могла сказать ему правду. Ведь он, ведомый ненавистью, вполне мог использовать эти сведения, чтобы окончательно разрушить фабрику. Десять лет назад он хотел остановить ее отца, повинуясь своим представлениям о справедливости и правосудии, но теперь ситуация совсем другая. Теперь все стало намного серьезнее.
– Фабрика – это не только мой отец. От нее зависит множество других людей.
– Тогда им предстоит заново отстроить ее из руин.
Что
