угрюмо и устало смотрели тусклые оконца.
Да и усадьба не пышна. Она состояла из нескольких связей – срубов, соединенных под высоким шатром общей крыши из драни[13], кое-где поросшей зеленым мхом. Покрашены только оконные ставни, столбики и балясины[14] барского крыльца да ворота под широкой тесовой крышей и с резными вычурными вереями[15].
Миновав ригу, Александр удивился, что там не молотят. Неужто и в самом деле полдни?
Въезжая в усадьбу, Александр посреди двора увидел выпряженную повозку. Чужие кони хрумкали овес, встряхивая подвешенными к мордам торбами. Меж домом, кладовой и приспешной избой сновали дворовые, одетые в парадные кафтаны.
«Кто-то приехал», – догадался Александр.
– Вот ужо тебе батюшка-барин пропишет ижицу[16]! – пригрозил Александру Мироныч, принимая от него поводья. – Солеными розгами выпорет!
Не слушая дядьку, Александр бросился на крыльцо, надеясь незаметно проскочить сенями в свою светелку. Мать стояла в дверях, расставив руки. Напрасно Александр хотел юркнуть мимо нее: она поймала его, словно курицу.
От матери пахло листовым табаком и камфарой, потому что она нарядилась. На ней было шелковое зеленое с отливом платье. Оно всегда лежало в большом сундуке, где от моли все предохранялось табаком и камфарой. И если со звоном на весь дом в замке этого сундука повертывался огромный ключ, то все уже знали, что в доме произошло нечто важное: или приехал знатный гость, или будет семейное торжество, или получили необычайное известие из Санкт-Петербурга, или барыня собралась, что редко бывало, в гости к богатому соседу, почти родне, – Головину.
– Да что же это такое? – приговаривала мать, повертывая перед собой сына. – Да где же это ты себя так отделал? Весь в грязи, рубаха порвана, под глазом расцарапано! Да как же я тебя такого ему покажу?
– Кому, матушка? – тихо спросил Александр, прислушиваясь: из комнат доносился веселый громкий говор отца, прерываемый восклицаниями и смехом гостя. – Кто это, матушка, у нас?
– Да ты еще, голубь мой, не знаешь, какая у нас радость! К нам явился благодетель наш, Ганнибал! Он уже генерал.
– Ганнибал?! – вскричал с изумлением Александр. – Матушка, да ты смеешься надо мной!
– Что же ты удивился? Чего ты дрожишь? Уж ты не простудился ли? – шептала мать, увлекая сына за собой во внутренние покои дома. – Пойдем-ка, я тебя приодену.
– Погоди, матушка!.. Какой он из себя?
– Ну какой? Черный как сажа. А глаза! Белки сверкают, губы алые, зубы белые! Самый настоящий эфиоп!.. Идем! Идем!
Мать провела Александра в свою спальную и начала поспешно раздевать. Александр увидел, что на кровати разложен его праздничный наряд: белые панталоны, башмаки с пряжками, зеленый кафтанчик с белыми отворотами и золотыми гладкими пуговицами и коричневый пестрый камзол.
Умывая, одевая, прихорашивая сына, мать вертела
Дрань (дранка) – здесь: мелкие дощечки, которыми покрыта крыша.
Балясины – невысокие фигурные столбики в виде колонн.
Вереи – столбы, на которые навешиваются ворота.
Прописать ижицу – сделать выговор, наказать розгами или ремнем (
