в последнее время не оставляет. Но банда Маруськи, казалось, забыла про их существование: на оправку не выводила, еды и воды не давала. Дребезжали конской сбруей, клацали оружием, ругались и смеялись, но к сараю не приближались. Наконец, по истечению второго дня взаперти, входная дверь отворилась и внутрь влетела коровья голова с воткнутым в шею маленьким ножом. Судя по тому, что кровь еще не окончательно свернулась, эта голова еще несколько часов назад вместе с остальным туловищем вела смиренную коровью жизнь. Дед не сразу понял, что этим жестом хотели показать бандиты, пока наиболее озлобленные от голода товарищи не принялись драться из-за отрезанных ножом ушей и языка. Ни о какой дележке речи не было, каждый по очереди пытался сковырнуть из коровьей башки что-то съедобное. Когда на соломе остался лежать истерзанный череп с рогами, народ разошелся по своим углам, старательно обсасывая свои добычи. Дед в этой возне участия не принимал, как и некоторые другие люди. Он старательно осматривал землю под ногами (полы там были земляными), ворошил солому, пока не нашел, что искал. Он схватил старую и ржавую подкову, втоптанную в грязь у стенки, и принялся крушить ею коровий череп.
Дед мой был высокого роста, под сто девяносто сантиметров, силой был тоже не обижен, вот только от голода несколько утомился. Но когда он, раз за разом, вгоняя подкову в кость, добрался – таки до мозга, на него бросились разом несколько человек, те, кто грызли уши и нос. Однако не так просто отобрать еду у молодого долговязого карельского парня. К тому же, если в руке у него подкова. Тут даже маленький ножик не поможет. Оставив ухарей наедине с синяками и пережеванными коровьими ушами, дед пригласил к себе жестом тех, кто не участвовал в первой сваре из-за еды. Вместе они и разделили более сытную трапезу.
А утром банда Маруськи внезапно сорвалась с места и ушла. Пленные для порядка прождали пару часов, потом вынесли хлипкую дверь сарая и вышли наружу. Действительно, на хуторе было тихо, но радости это не прибавляло: бандиты в любой момент могли также неожиданно нагрянуть вновь. Как-то само собой получилось, что, разбившись на небольшие группы, красноармейцы пошли своими дорогами: кто обратно в Красную армию, кто домой, а кто – неведомо куда, лишь бы подальше отсюда.
Было уже очень холодно, искать же обувь на хуторе никто не решился. Поэтому, спустя сутки добравшись до передовых частей РККА, дед уже изрядно поморозил пальцы ног в обрывках рукавов. Сначала их маленькую группу долго выспрашивал какой-то комиссар, но еще были не те времена, когда после плена либо расстреливали, либо надолго лишали возможности переписки. Короче, подлечив свои ноги, дед получил направление обратно в родную Олонецкую губернию. Гражданская война захлебнулась кровью и шла постепенно к своему концу.
Мой дед Василий вернулся в родные места, где и стал жить-поживать, будучи неграмотным, работая бригадиром на лесосплаве. Разок, в тридцать пятом, забирали его в НКВД, но за его кресты под протоколами, изгнали домой, жестоко перед
