и правительством, а также Министерством обороны Союза Советских Социалистических Республик! – чеканил я, словно выступая перед партийным съездом.
– Э, нет! Тут ты загнул! – снова насупился Шамрай. – Здесь сроки устанавливаю я!
– Так точно! Служу Советскому Союзу! – внутренне возликовал я. Ура, заработало! Похоже, полковник дозрел до принятия решений: хочу – казню, хочу – милую.
– Ну и чего тебе от меня-то надо, неуставной воин? – уже на самую чуточку, на волосок, очеловечиваясь, спросил он.
– Разрешите доложить?
– Ну, давай, давай, не томи, некогда мне тут с тобой рассусоливать!
Я набрал в грудь побольше воздуха и, стараясь говорить раздельно, на одном дыхании произнес:
– На имя комдива должно прийти письмо с института с ходатайством о моем увольнении в запас, так как с первого июня необходимо убыть на плавательскую практику. Согласно учебному плану.
– Откуда про письмо знаешь?
– Мне тоже пришло, – легко соврал я.
Полковник свирепо посмотрел на меня и потянулся к телефону. «Ну все, капец, сейчас в роту позвонит, почтальона вызовет – и моя тема про письмо рассыплется вместе с моим дембелем. Интересно, на сколько недель после тридцатого июня комдив меня может задержать в части? Сейчас узнаем», – подумалось мне.
Шамрай меж тем вызвал к себе в кабинет некоего майора по фамилии Грабовский. «Вот те раз, неужели все офицерье воскресный день проводит в управлении?» – еще подумалось мне, как в дверь вошел высокий, очень стройный человек. Форма на нем сидела, как какой-нибудь дорогой костюм, элегантно и слегка небрежно.
– Разрешите, товарищ полковник?
Грабовского я знал уже целый год, с тех пор, как он начал ходить дежурным по управлению дивизии. Смотрелся он очень эффектно, о чем, без всякого сомнения, догадывался. Даже в лютый мороз на осмотр территории (то есть, на составление замечаний дежурным по ротам) он выходил без шинели, в неизменных кожаных перчатках, отчего становился похож, почему-то на потомственного офицера вермахта, «Фон Грабовского». К солдатам он никак не относился, будто их и не замечал, однако легко снимал с нарядов, углядев самый незначительный изъян в «Уставе». Всегда делал это по утрам, потому как после напряженной ночи (спать при дежурстве Грабовского не рекомендовалось – он имел привычку заглядывать на проверку оружейной комнаты хоть в два час ночи, хоть за час до подъема) провинившемуся приходилось снова заступать в наряд практически без отдыха. Однажды, когда по первому году службы мы с Лехой случайно вырвались одновременно в увольнение, и к нам присоединился казах – битломан из Усть-Каменогорска, живший в одном подъезде с мамой Юры Лозы, мы решили хлопнуть по бутылочке пивка, дабы поднять себе настроение. Народ в то далекое время был еще доброжелательным, даже на Украине. В форме идти в магазин не хватало наглости, поэтому мы неторопливо прогуливались по засаженной каштанами улице перед манящим зевом магазина в ожидании гонца. Как назло, мимо нас проходили одни лишь
