пчёлам строить соты – колыбель потомства. В них же крылатые труженицы складывают собранный цветочный нектар, дозаривают его, множество раз перекладывая. И только тогда получается зрелый мёд. Некоторые всезнайки говорят: пчёлы собирают мёд. Я над такими похохатываю.
Я с готовностью взялся за дело, но прежде глянул на солнечное пятно. И поразился: портрет – точная копия моего деда. Моложавый, с улыбчивыми добрыми глазами, безбородый и безусый! Пасечники их не носят. Пчёлы бородатых да усатых не любят, а ещё грязнуль и нерях. У пчёл есть сторожа. Стоит подойти к ульям с разлохмаченной, потной шевелюрой – сторож тут как тут. Запляшет перед лицом, закружит – и в шевелюру, в бороду ракетой вонзится. Жужжит угрожающе, отчего страх тебя так и окатывает с ног до головы, и ты бежишь в панике, машешь руками, от чего второй, а то и третий сторожа бросаются тебя преследовать.
В прошлом году макушка лета была щедра на солнце и дожди. В такую погоду цветы-медоносы обильно выделяют нектар. Каждая сильная пчелиная семья в погожий день приносит в улей до десяти килограммов нектара. В три-четыре дня дозаривает его в мёд. Тут не зевай, пасечник, качай свеженький янтарный дар! Самая любимая пора, итог года! Вот дед и пригласил меня на помощь.
– Приезжай с друзьями, любителями мёда. У меня сладкая работа припасена.
Любителей мёда нашлось пятеро. Мы на великах прикатили под вечер с ночёвкой. Дед в это время мёд отбирал, пчёлы вокруг него – тучей. Мы к нему. Увидел нас, замахал руками. Мол, назад, назад! Сам-то он в белом костюме, в маске, с дымарём. Мы, было, остановились, взад пятки, да поздно! Головы у нас непокрытые, потные от езды по проселочной дороге.
– А-а! – первый закричал я, когда в ту же секунду пчелиный сторож мне в волосы вкатился. Мои приятели тоже взвыли и дали стрекача.
– В дом, в дом! – кричит дед. – Да расческой волосы прочешите.
Дважды повторять не пришлось. Охваченные паникой от грозного пчелиного жала, мы рванули к дому. И ревём, как стадо буйволов. У крыльца стояла бочка с водой. Я сообразил – и первый головой в бочку. Замолчала пчела, я нащупал её, извлек мокрую, отбросил. Но она всё же изловчилась и в палец ужалила. Это не страшно, даже полезно. Больно, правда, но терпимо. Пацаны кто в дом заскочил, кто моему примеру последовал. Стоим мокрые, пчёл выуживаем, страх прошёл, хохочем. Тут дед подоспел.
– Слава, я же тебе не раз говорил, чтобы к ульям с непокрытой головой не подходил. Теперь, думаю, наука дошла до тебя?
– Дошла, деда! Я-то думаю, почему пёс Дружок в конуре сидит. Он же лохматый, пчёл боится.
– Угадал! Молодой был, не слушал меня, когда я его от пасеки гнал. Вот однажды его пчёлы проучили. В нос ужалили. Бедолага взвыл, в конуру бросился, забился в неё, скулит. Я жало вынул, нос спиртом протёр. Полегчало псу. С тех пор подальше от ульев держится.
Дед весело глянул на нас, ужаленных.
– Ничего, до свадьбы заживёт. Шагайте в дом, я вам сладкое задание дам.
В комнате усадил нас за стол перед деревянным корытцем, в котором восковые срезки медовые. Гора целая.
