требовало мастерства, но Араму хотелось научиться чему-то большему, и зарисовка картин, возникающих в голове, показалась ему замечательным упражнением. Карандаш будто бы сам собой взялся за дело, запорхал над пергаментом, вновь вызывая к жизни разинутую пасть черного дракона, а затем, ниже, Макасу, тянущую кверху руку в попытке хлестнуть дракона цепью.
Их бой заслоняла поднятая бурей пыль, но сейчас Арам отчетливо мог разглядеть и разинутый в крике рот Макасы, и ее целеустремленность, и сощуренные от боли глаза, и когти, терзающие ее плечи… Ободренный успехом, он наклонил карандаш, слегка затушевал всю сцену, изображая бурю, и, наконец, завершил рисунок изображением нескольких приближающихся, летящих в дракона стрел. Да, вышло не так точно, как некоторые из портретов, но общая напряженность, стремительность движений Араму, определенно, понравились. Мавзоль оказался прав: на сей раз рисование принесло совсем другие ощущения. Работал Арам, точно завороженный, дыхание его участилось, рука двигалась, будто по волшебству. Новая страница! Он должен был попробовать еще.
Прикрыв глаза, Арам немедля нарисовал глубокую пещеру и выходящего из нее мальчика чуть старше себя самого. Над мальчиком, чуть позади, возвышался юный синий дракон. Левую щеку обоих – и мальчика, и синего дракона – пересекал шрам. Пещера отчего-то казалась темной, холодной, сырой, и потому Арам дополнил рисунок цепочкой маленьких отпечатков ног на полу. В воображении глаза мальчишки выглядели необычайно живыми, и, приглядевшись к рисунку, Арам задрожал: взгляд, устремленный со страницы блокнота, словно бы пронизывал его насквозь. Вся сцена выглядела необычайно реальной.
«Реальнее многих портретов настоящих, живых людей», – вновь содрогнувшись, подумал Арам и снова перевернул страницу, однако почувствовал, что совсем выбился из сил. Рисование воображаемых картин оказалось куда труднее привычных зарисовок с натуры.
Услышав громкий, переливчатый смех тауренки с дриадой, увлеченно собиравших в лесу цветы, он оторвал взгляд от блокнота. Да, думать о Дрелле, будто о собственной вещи, было эгоистично и просто глупо, но его мысли вновь устремились к их особой связи – к связи, которая вскоре оборвется, развеется под действием магии Тал’дары. Уж не поэтому ли в сердце зашевелилась ревность к Галене? Ну конечно, с друидкой из Круга Кенария у дриады куда как больше общего! Галена даже знакома с другими дриадами, а потому Дрелле, ясное дело, с ней интереснее, и все же… Чувства частенько не подчиняются законам здравого смысла, а только лишние трудности создают. Но он, Арам, в Дреллу вовсе не втрескался, нет! Они с нею просто близкие друзья, столько вместе пережили – естественно, Дрелла ему не чужая…
Но, не успел он погрузиться в мрачные размышления, как из таверны донеслись голоса Клока с Мурчалем, заспоривших о том, чем бы перекусить. Похоже, гнолл понимал малыша-мурлока все лучше и лучше, и, представив себе, какую проказу может учинить эта парочка, оставленная без присмотра, Арам невольно заулыбался.
Тут его колено соскользнуло
