форель на кухне: не понимает, где она и что с ней будет скоро.
Постум. Маура!
Маура. Да, господин?
Постум. Мне разве трудно угодить?
Маура. Нет, тем более, что жить тебе недолго.
Постум. Меня убьют?
Маура. Зарежут, как быка на бойне.
Постум. Вижу, ты истину глаголишь.
Маура. Истина, как капли дождевые, ложится в реку жизни мягко, еле слышно, с едва заметной рябью.
Постум. Маура, продолжай!
Маура. На небо прибыл новый бог – бог Кривен. Не чтит из прежних никого, никто над ним не властен, сам по себе гуляет. На голове его рога, он голый, как подобает божеству его порядка. Зачем ему одежда? Стыда не ведает гуляка. Стыд для убогих, нищих, недомерков. Богини, нимфы – все его внимают лире, так презабавно он поет. Бог Кривен подбором слов себя не утруждает, все выдает, как видит он. Из-за него у многих покривилось зрение: что было красным, стало бурым, что хорошо – то негодяйством, луна сменилась звездной пылью, вино – водой, дерьмо – конфетой. Лик неба захирел! Давно запущены леса, ручьи, угодья, посевов новых нет. Все чахнет, без надзора свыше гибнет. Рога в чести. С рогами уж где-то бродит светлый Феб, с ним – Бахус, Либера – туда же. И все боятся, боятся даже думать, что новый бог узнает, что не его страшатся. Олимпийцы спятили. Лихие дни настали. Что делать людям? Кривен у ворот…
Тулия (неожиданно, громко икает). Ой!
Постум. Нельзя мешать клубнику с редькой. (Служанке.) Девчонка, что застыла, как на морозе стрекоза? Беги, неси воды: хозяйке дурно!
Тулия (икает). Прошу меня простить… (Икает, опираясь на девочку-служанку, выходит с ней на террасу, слышит стон.) Кто здесь? (Зовет.) Стража!
Голос (некий). Тише! Не вопи.
Тулия (зажимает рот девочке рукой). Спрошу еще раз, но уже последний: кто здесь?
Голос. Я – тот, кто правду-матку режет, я с ней на «ты». А ты не бойся: я не злой, я добрый женский бог.
Тулия. В толк не возьму…
Голос. Я небольшой, но сильный. И весь я с головы до пят свободно размещусь между твоими пухлыми ножками…
Тулия (икает). Ой!
Голос. И, между тем, я знаю великое множество секретов любовной лирики. Однако у меня, бедненького, не хватает мочи глядеть изо дня в день, как ты мучаешься: мурашки по коже от подобных впечатлений. Вот и сейчас ты не в себе.
Тулия (икает). Да, пожалуй…
Голос. Вот именно, что да! Нелепо утверждать, что ты молчишь, когда ты дакаешь и всё не к месту. Тулия, с кем ты говоришь?
Тулия. Я говорю с тобой. А с кем еще, позволь спросить?
Голос. Да, говоришь, но как? Я – бог! Я – дух! Тебе меня не видно. А слух не научился различать безумие, точно так, как слепота сама себя не может видеть. И, стало быть, те, кто не в себе, себе такого недочета в головах никак не позволяют.
Служанка и Тулия смеются.
