дата.
Она всегда довольствовалась малым. Не помню, чтобы она пыталась купить себе дорогое красивое платье или модную обувь. Всегда одевалась и обувалась просто и буднично, даже в праздники. Трудная жизнь, постоянная борьба с нуждой словно отбили от нее всякое желание иметь красивую одежду и наряды.
И лишь в церковь она старалась пойти по возможности более принаряженной. Доставала из сундука белоснежный мордовский наряд с вышивками, надевала костюм, хромовые сапоги, шла в церковь. Она искренне, до глубины души верила в бога, ни разу не садилась за стол без молитвы и долгих перекрестий перед иконами.
Постепенно годы стали брать свое: глаза уже отказывались видеть, а уши – слышать. Я настойчиво просил ее поехать на проживание ко мне. Она долго отказывалась. Уверяла, что есть еще силенки, чтобы жить самостоятельно. Не хотела расставаться с родным домом. Так и говорила: «А кому дом оставлю?»
И когда уже стало ей невмоготу, когда я почувствовал, что оставлять маму одну просто не имею морального права, я все же уговорил ее поехать ко мне. Она согласилась. Я старался создать для мамы максимально комфортные условия, чтобы ей понравилось на новом месте. Выделили для нее с женой мягкую кровать с чистой постелью, окружили ее теплом и заботой.
Казалось бы, все для нее у меня было хорошо. И все же все чаще и чаще я замечал у мамы задумчивый грустный взгляд. По утрам она чаще говорила, что приснилось ей родное село Журавкино. Стало ясно, что сильно скучает по родному дому, родным местам. А однажды сказала: если помру, то похороните меня только на Журавкинском кладбище. Рядом с могилами родителей.
Наконец летом 2004 года она настойчиво попросила отвести ее хотя бы ненадолго в Журавкино. Уж очень захотелось ей повидать родное село, услышать родную мордовскую речь. Жена Раиса Павловна как раз была в то время в Журавкине. И я повез маму к ней. При этом пообещал ей, что примерно через месяц за ней приеду. А сам вернулся в Москву.
Через несколько дней дочка моей жены Светлана сообщила мне по телефону тревожную весть: «С мамой плохо». На другой же день я примчался в Журавкино. Мама была еще жива. Но сознание ее было явно затуманено, вместо связной речи она лишь бормотала что-то невнятное. Я со слезами на глазах чуть ли не кричал ей:
– Мама, мама! Ты слышишь меня? Это я, твой сын Кузьма!
В ответ – невнятные хриплые звуки. А еще через несколько часов она скончалась. Случилось это 1 августа 2004 года. Было маме 86 лет. Похоронил ее, как она сама заказывала, на Журавкинском кладбище, рядом с могилами ее матери, отца и брата.
И вот что поразительно: перед смертью она часто и четко произносила имя моего отца. Делала это с нежностью, любовью. «Васек, Васек» – повторяла она, словно увидев своего мужа.
Видно, очень соскучилась она за 60 с лишним лет разлуки с любимым мужем. И если есть загробный мир, они там встретятся. Но узнают ли они друг друга? Ведь отец погиб в возрасте 26 лет.
