состояние в возрасте с 12—14 лет. Это был тяжелый подростковый период, полный комплексов, непрерывных слез и душевных терзаний. Фактически я была в то время эмоционально нестабильна, и не была способна по психологическому состоянию к такому стрессу, как протирание полов под покойником. Как объяснение причин моего состояния, и как иллюстрация к нему, годится следующее воспоминание. За полгода до описываемого дня похорон, я была в санатории «Юность» в городе Ессентуки. Санаторий этот для больных детей, и там много медицинских осмотров и процедур. При приеме в санаторий проходят медосмотр. И вот я помню, что стою в трусиках —только в них – возле медсестры, она записывает показатели – только что она меня взвесила, измерила рост и т. п. И вдруг в кабинет входят человек 7 женщин средних лет в белых халатах – врачи и медсестры. И моя медсестра им говорит: «Я вас позвала специально посмотреть, какой страшный ребенок». И кивает на меня. А ведь мне 13 с половиной лет, а не месяцев! Я все понимаю. И такая толпа взрослых тетенек смотрит на меня, как на экспонат Кунсткамеры, они качают головами и причитают: «Какая страшила, ужас».
Я помню этот эпизод всю свою жизнь. И мне жаль этих упитанных сисястых теток, так как они так и не узнали, что через 4—5 лет эта «страшила», на которую они пришли посмотреть, стала такой красавицей, что вся их красота, когда они были невестами в 18 лет, вся, в совокупности, вместе взятая, не смогла бы перевесить мою.
Так в чем причина ужаса врачей в санатории «Юность»? В подростковом возрасте я уже выросла до своего нынешнего роста в 176 см, но вес не набрала – в то время он был в районе 40 кг. Много времени я лежала в больницах, родители меня отправляли в санатории, чтобы выровнять вес быстрее. Естественно, организм не мог быстро справиться с нагрузкой. Худоба сопровождалась бледностью, изможденностью, болезненностью. Я действительно была страшной. Но мне никто, кроме мамы, никогда не говорил в лицо, что я страшная. И вдруг я выслушала такое «медицинское» коллегиальное заключение. Я приходила в себя от него все 24 дня пребывания в санатории.
Конечно, такие проблемы с внешностью и здоровьем гарантировали эмоциональную нестабильность и букет подростковых комплексов.
Однако протирание полов под телом деда не изничтожило, и не сломило меня. Я думаю, дело было в том, что деда я любила и люблю его до сих пор. Какой запах ассоциируется у меня с моим дедом? Это не его одеколоны «Тройной» и «Шипр». И не земляничное мыло, запасы которого в хозяйственных шкафах моего архи-аккуратного деда-перфекциониста исчислялись десятками. Скорее, это запах меда – дед был пчеловодом. Запах свежезатопленной бани – дед топил ее по субботам. Аромат спелого винограда – у деда был роскошный ухоженный азиатский виноградник, который, как крыша, закрывал весь двор его дома.
Мой дед живет в моем сердце и памяти как эталон настоящего мужчины. Хозяйственный, работящий, порядочный, красивый, умный, всегда чисто выбритый (кстати, опасной бритвой), всегда аккуратно одетый.
