«Русский Пиросмани», «русский Таможенник Руссо» – устойчивые эпитеты, приклеившиеся к имени Павла Леонова (1920–2011), выделяют его из большой партии художников воскресного дня, наивных, самодеятельных, самоучек, примитивистов, аутсайдеров – определений для феномена, ставшего законной частью мира высокого искусства благодаря первому авангарду, множество. Авангард, нашедший в наивном искусстве онтологическое оправдание своему художественно-экзистенциальному эксперименту, окружил мастеров-самоучек плотным облаком мифотворчества. Но искусствознание, со временем смирившееся с этим открытием авангарда, придумало другие способы говорить о примитиве. Один, замешанный на формальном методе, герменевтике и семиотике, предполагает известную восторженность: разбирая стилистические особенности и образную систему, а также стоящие за ней фольклорные архетипы, надлежит восторгаться самобытностью фантазии художника-самородка и одновременной ее укорененностью в будто бы первобытной стихии народного творчества. Другой, тяготеющий к социологии, отмечен скептицизмом: анализ путей, какими народный гений приходит в профессиональное искусство и движется к вершинам славы, часто, увы, посмертной, дезавуирует миф художника. Команда, готовившая выставку «Зазеркалье Павла Леонова», в составе кураторов Людмилы Андреевой, Нины Лаврищевой, Владимира Прохорова и архитектора Наны Абдрашитовой идет проторенной дорожкой авангардного мифотворчества, подыгрывая своему герою и его промоутерам, и, конечно, предпочитает модус восторженности. Тем не менее выставочное повествование то и дело сбивается с житийного тона на биографический, тем самым все же оставляя некоторое пространство для скепсиса.
Заборно-избяная архитектура выставки – грубо обструганные доски и мешковина – оживлена аудиосопровождением: тут и там расставлены старенькие радиоприемники, главное средство массовой информации в советской деревне, и из них доносится надтреснутый старческий голос художника, мастера петь частушки. В этих интерьерах якобы более органично смотрится живопись Леонова, особенно – картины его фирменного «коврового» стиля, представляющие бесконечный праздник райской колхозной жизни. Летят самолеты, вертолеты и перелетные птицы, плывут пароходы, киты и весельные лодки, скачут всадники, северные олени и волки, бегут автобусы, машины и подводы-колесницы, в поля выходят комбайны, в леса – охотники, пляшут на свадьбах колхозники и колхозницы – весь мир движется и одновременно пребывает в неподвижности, как и полагается орнаменту. Вульгарная политология скажет, что это советский строй научил леоновских гусей, медведей и сайгаков маршировать строем по линейке, что это социалистический реализм заставляет художника переносить в образцовый колхоз клуб с колоннами, фонтаны и карусели из соседнего райцентра и что это советская культпросветработа приводит видных советских писателей Пушкина, Льва Толстого и Есенина на деревенские танцы. Неправда – это все логика орнамента и красоты. Тут полагается вспомнить, что и ковер – в самых разных традициях – есть образ мироздания и образ рая, и восхититься тем, как, продираясь сквозь лубок, продукт городской культуры Нового времени, и сквозь реалии советского культурного строительства, крестьянский художник пробивается к пластам древнейшей орнаментальной изобразительности.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
