чтобы потомкам не нужно было повторять за мной, тратить жизни на то, на что я уже потратил свою.
– Зная при этом, что кому-то на этой земле все, с таким трудом найденное тобой, уже известно?
– Знание, которым не делятся, умирает с тем, кто его носит.
Хасан покачал отяжелевшей головой:
– Настоящее знание не может умереть. Ты ведь не станешь спорить с тем, что все знание об этом мире, весь наш мир скрыт в Книге книг, – нужно лишь уметь ее прочитать, найти ее тайный, истинный смысл? Чего ради выяснять мелочи, частности, когда, можно потратить ту же самую жизнь на поиски источника всякого знания?
– И этот источник знания, без сомнения, человек? Имам нашего времени? – спросил Омар и, не дожидаясь ответа, добавил печально: – Мне кажется, нам лучше прервать наш спор. Вокруг, увы, слишком много чужих ушей, и мне не хотелось бы, чтобы кто-то причинил тебе зла только за то, что ты не покривил душой. Ложись спать в моей палатке, отдохни. Мне кажется, завтра будет большая битва.
Хасан кивнул. Омар, встал, поклонился ему и вышел из палатки. Хасан решил выждать немного, борясь с усталостью, пока не угомонится лагерь вокруг. Но время текло с невыносимой медлительностью, будто свинец, и вдруг затылком ощутилась жесткая, конским волосом набитая подушечка, и веки, подхватив текучее время, слиплись. Вокруг шумел, галдел и суетился лагерь, паршаны и слуги бражничали и хвастались будущими подвигами, где-то по соседству брякали палками, выясняя заранее, кто крепче и боевитее, – а Хасан безмятежно спал, спокойно и тепло, впервые за весь путь, и даже не вздрогнул от ночного холода, пробравшегося сквозь легкое полотно палатки.
Проснулся он на рассвете, когда в лагерь прискакал, нахлестывая взмыленную лошадь нагайкой, пропыленный тюрок. Оказывается, битва началась еще вчера, когда персы еще чистили доспехи. Румийцы, продвигаясь вслепую, несколькими разрозненными колоннами, и не зная, где главные силы тюрок, уткнулись прямо в них. Но прославленная выучка румийцев спасла их, – пехота мгновенно сомкнула ряды, укрываясь щитами от града стрел, и неторопливо, сменяя отряд за отрядом в арьергарде, принялась отходить, огрызаясь. Тюрки наскакивали, стреляли, – из румельских рядов изредка метали дротики или отстреливались из луков, метя в лошадей. Убитых с той и другой стороны было немного. Султан приказал лишь тревожить отходящую колонну, потому что главные силы румийцев, превосходящие султанские в три с лишним раза, были слишком близко. Удача подвернулась ближе к вечеру, – отправленная на выручку попавшим в засаду румийская конница сама попала в засаду. Ошеломленная неожиданным натиском, зажатая в узком дефиле между холмами, бросилась наутек. И погибла почти вся, а командира ее, дука Никифора Василаки, раненного стрелой пониже спины, притащили султану поперек седла, как женщину. Пехота, на выручку которой они отправлялись, к главному войску румийцев так и не вернулась, отступая всю ночь на запад. Главное же войско румийцев, которым командовал сам император, Роман Диоген, выстроилось с утра для битвы. Хотя изрядно уменьшившееся, оно все равно было
