изменяя в итоге своим стандартам? Являются ли они предвестниками демократии, каковыми стремятся выглядеть, или это просто цифровые эквиваленты “Халлибертон” и “Юнайтед фрут компани”, то есть бизнесмены, которые цинично пользуются новыми возможностями и попутно укрепляют позиции правительств, позволивших им работать в своих странах? Как Западу увязать свое внезапно возникшее желание насаждать демократию посредством интернета с прежней, “офлайновой” тактикой достижения той же цели – взращиванием независимых политических партий и организаций гражданского общества? Как, не подвергая риску цифровых активистов, вооружить их? Если интернет – это та самая революционная сила, которая способна подтолкнуть авторитарные режимы к демократизации, то должен ли Запад закрыть глаза на многие другие аспекты функционирования интернета (киберпреступность, распространение детской порнографии, кибервойны, интеллектуальное пиратство и т. д.) и ковать железо, пока горячо?
Это невероятно трудные вопросы. Хотя интернет способствовал удешевлению почти всего, за такой товар, как человеческая глупость, по-прежнему приходится платить относительно дорого. Мантра, повторяемая адептами движения за открытое программное обеспечение – ошибайся часто, ошибайся рано, – приводит к появлению великолепного софта, однако этот принцип неприменим к ситуациям, когда речь идет о человеческих жизнях. Западные политики, в отличие от политических аналитиков или ученых, не могут позволить себе роскошь делать ошибки.
С точки зрения авторитарных правительств, цена использования ошибок Запада тоже значительно снизилась. Небрежность всего одного активиста может обернуться утечкой имен, фото, адресов электронной почты всех, с кем он контактирует. Оцифровка информации привела к ее концентрации: один похищенный пароль открывает возможности прежде неслыханные. Представьте, к какому количеству данных – и людей! – даст доступ украденный у вас пароль от почтового ящика!
Безудержный киберутопизм обходится слишком дорого, поскольку авторитарные режимы не дремлют. Нет никаких гарантий, что они не найдут способ превратить интернет в мощное орудие угнетения. Если выяснится, что интернет вооружает также тайную полицию, цензоров, пропагандистов, то, скорее всего, задача демократизации усложнится, а не станет проще. Аналогичным образом, если интернет снизит уровень недовольства граждан режимом (потому что у них теперь есть доступ к безграничному морю дешевых цифровых увеселений или потому, что они нуждаются в защите государства от беззакония, царящего в киберпространстве), этот режим определенно получит еще один источник легитимности. Если интернет меняет характер политического сопротивления и инакомыслия, уводя их из действительности в анонимное виртуальное пространство, это скажется, и не обязательно положительно, на масштабе и темпе протестного движения.
Этого не понимают многие обозреватели, рассуждающие о влиянии
