о мудрейшие, задумывался о том, что царевичу Рахману исполнилось шестнадцать лет? И что это тот возраст, когда тяга к женщине в здоровом теле может перевесить тягу к любым знаниям?
Мудрецы молчали. О нет, аскетом не был ни один из них. Но они просто так привыкли к тому, что Рахман еще мал, что даже не удосужились задуматься о такой мелочи, как здоровье юноши, который был вверен их попечению.
Дабы не затягивать паузу и не длить неприятный момент, заговорил первый советник:
– Увы, наш мудрый царь, ты прав. Никто из нас не вспомнил о том, что мальчик совсем вырос, и что женская ласка может быть ему куда нужнее, чем любые знания.
Царь лишь молча смотрел на говорящего. Советник понял, что, начав эту речь с покаяния, пора рассказать царю, как решить задачу. Пора, но только как это сделать, советник не знал. Неожиданно вперед выступил звездочет. То, что не известно мудрецам, ведомо звездам. И потому, как только смолкали голоса земных знаний, возвышался глас знания небесного.
– Позволь, о великий царь, сказать, что твой прекрасный сын, наш подопечный, – не совсем такой юноша, как какой-нибудь мальчишка с улицы. И потому звезды осторожно, быть может, так, что нам самим было это неведомо, удерживали нас от этого шага. Теперь же светила заговорили устами твоей мудрости. И мы вправе сделать так, чтобы Рахман-царевич стал в любви столь же искусен, сколь он искусен в иных знаниях и умениях.
Властелин с некоторой опаской посмотрел на звездочета. О нет, царь Сейфуллах вовсе не хотел, чтобы юноша стал приверженцем мужской любви. И звездочет это хорошо понял, улыбнувшись чуть снисходительно.
– Ты не так понял меня, о владыка. Или я, недостойный, не так выразился. Ибо никто из нас, зрелых мужей, не вправе учить юного царевича удивительному искусству любви. Однако наложницы твоего гарема, говорят, весьма искусны и умелы.
Тревога покинула сердце царя.
– О да, недаром придворные поэты сравнивают наложниц нашего гарема со светилами ночи, столь же прекрасными, сколь и недоступными для простых смертных. Но даже мы не можем просто приказать, чтобы мальчик отправился на женскую половину и там прошел очередной урок.
Звездочет закивал, подумав про себя, что даже невероятная власть царя где-то имеет, как видно, свои границы.
– Я составлю тайное послание для нашей прекрасной царицы, о Сейфуллах. Она, надеюсь, правильно поймет недостойнейшего из ее подданных.
– Мы надеемся, что достаточно будет и простого разговора с царицей, дабы наш юный сын стал столь же умел, сколь и начитан. Ибо, думаю, трактат о любви великого Ватьясаны он проштудировал уже от корки до корки.
– Конечно, царь. Ведь это кроха в океане знаний…
– Вот теперь мы хотим, чтобы книжные эти знания превратились в подлинные сокровища телесной радости для нашего сына. Мы довольны вами, учителя. Награда найдет вас сегодня еще до заката. А к ногам прекрасной царицы я припаду сам – никто лучше матери не позаботится о сыне.
Царь
