тот получит в жёны мою дочь!" Многим захотелось попытать счастья, но другие улитки начали их отговаривать, утверждая, что это сумасшествие, что никто не добирался до верхушки, даже птицы. Говорили, что никто этого не сможет сделать и нечего даже пытаться. Когда же вождь дал команду на старт, то из толпы желающих поползла только половина. Да и то, многие вскоре повернули обратно. До самого верха доползла только одна улитка. Она сорвала виноградину и вернулась назад. Она смогла это сделать потому, что была глухой на оба уха и не слышала "доброжелателей".
– То есть, мне не нужно никого слушать и отправиться в бой без сомнений? – спросил монах.
– Совершенно верно, друг мой! – улыбнулся я и повернулся к остальным братьям. – А ещё это намёк, что многие могут оглохнуть, если разом не закроют свои рты.
Братьям-монахам уже приходилось видеть меня в бою, поэтому никто не стал противоречить. Я подмигнул Глу Пышу и провалился в черноту сна.
Утро встретило нас привычным ударом гонга и зычным голосом предвестника рассвета. Монахи высыпали во двор, в центре которого уже возвышался частокол бамбуковых шестов. Многие были в курсе того, что должно произойти, поэтому особенного удивления в толпе не было.
– Братья-монахи! – раздался голос настоятеля. – Сегодня брат Глу Пыш должен понести наказание за свой проступок. Он не послушал мастера и брат На Лим вызвался дать урок брату Глу Пышу. Брат На Лим сильный воин, поэтому он решил наказать Глу Пыша только левой рукой. Но я, как мудрый человек, снимаю это обязательство при падении Глу Пыша на камни. Это будет дополнительной мотивацией для наказанного монаха. Думаю, что все остальные тоже извлекут урок из этого события.
Устрашение. Чтобы другие боялись перечить. Я вряд ли что-нибудь извлеку из этого урока, кроме одного – не надо попадаться. И что же за наказание придумал настоятель для меня?
– Братья Глу Пыш и На Лим, подойдите к Шестам Ярости! – сказал настоятель.
Глу Пышу и На Лиму завязали глаза, подставили лестницы, чтобы они смогли забраться на частокол из шестов. Мой друг едва не упал, ещё только ступив на первую ступеньку. Дружный смех монахов был ему антиподдержкой.
В ответ на этот смех Глу Пыш сжал зубы, отчего желваки вздулись под тонкой кожей, и упрямо полез вверх. Там он нащупал два шеста и кое-как встал на них, чудом поймав равновесие. Зеленые стебли на высоте трех метров чуть прогнулись под весом монаха. Глу Пыш вздохнул и постарался облегчить свой вес.
На Лим красовался в позе Отдыхающего Кенгуру – держался на одной согнутой в колене ноге, вторую закинул на бедро и сложил ладони вместе. Он словно медитировал на камнях площади, а не парил над ними на высоте человеческого роста.
– Напоминаю, что на Шестах Ярости разрешена только ударная техника, но если один из учеников упадет, то… Пусть никто не падает и пусть непослушный будет наказан. Да начнется бой! – воскликнул настоятель и махнул бородкой.
Глу Пыш постарался встать в позу стиля Королевская Кобра, но его дрожащие ноги не давали
