style="font-size:15px;"> – У Гудов? Господи. Анди, ты же не встречаешься с Ником?
– Нет.
– Какое счастье.
– Я встречаюсь с Рупертом.
Он мрачнеет.
– Это, по-твоему, смешно? Что ж ты все время такая…
Дрянь? Хамка? Тогда понятно, почему мы стоим сейчас в пяти шагах друг от друга – не обнимаемся, не здороваемся, не спрашиваем, как дела, хотя не виделись уже четыре месяца. А все потому, что я дрянь, а не потому, что мы друг друга ненавидим.
– …такая язва! Твое поведение неприемлемо! Почему ты мне не позвонила и не рассказала?
– Про вечеринку у Ника?..
– Про школу! Про твои оценки. Про картины. Про мать. Почему ты ничего о ней не говорила?
Я пугаюсь.
– Что случилось? Где она? Она знает, что ты здесь?
Мне страшно, что он ее расстроил. Он это умеет. Я бросаюсь в гостиную. К моему облегчению, она сидит и пишет картину. Просто пишет картину.
– Привет, мам, – говорю я. – Ты голодная? Хочешь мюсли?
Она качает головой.
– Пап! Мюсли?
– Нет, я…
– Могу тост поджарить.
– Я хочу услышать объяснение вот этому! – кричит он, обводя комнату рукой.
– Это картины. Мама у нас художница, ты что, забыл?
Он медленно поворачивается вокруг своей оси.
– Здесь все стены увешаны картинами. Сплошняком.
Это правда. Она уже начала приколачивать их к потолку.
– Около двух сотен, не меньше, – говорит он. – И на каждой Трумен. Давно это с ней?
– Не знаю. Несколько месяцев.
– Месяцев?!
– Слушай, ей так лучше. Когда она пишет, она не плачет, и не кричит, и не крушит все вокруг, понимаешь? Что тебе вообще нужно, пап? Ты зачем приехал?
Он переводит взгляд на меня и несколько секунд смотрит молча и растерянно.
– Мне пришло письмо из твоей школы. Я хотел с тобой о нем поговорить. Двадцать раз звонил. Никто не брал трубку. Я оставлял сообщения, ты не перезванивала. Пришлось садиться на самолет. Мисс Бизмайер жалуется, у тебя непроходные баллы по всем предметам. Ты на грани отчисления. Что происходит, Анди? Ты пьешь свои таблетки?
– Да, я пью свои таблетки, и, чисто ради справедливости, – у меня не по всем предметам непроходные баллы. По музыке с оценками полный порядок. Бизи, конечно же, об этом не сообщила?
Он не слышит меня. Или притворяется, что не слышит.
– Два года назад ты была круглой отличницей. Ты выигрывала призы на конкурсах по французскому и по биологии.
– И по музыке.
– Я не понимаю, что случилось. Объясни мне.
Я в изумлении смотрю на него.
– Ты это всерьез сейчас спрашиваешь? Тебя что, Альцгеймер хватил?
Несколько секунд он молчит. В тишине слышно только шуршанье кисточки по холсту и тиканье часов над камином.
Наконец он произносит:
– Черт побери, Анди, Трумена больше нет.
