владел мечом, или как минимум его учили этому – это ведь и была одна из причин, почему остальные ровесники его не любили.
Усугублять конфликт при совершенно реальной возможности огрести и умереть, он бы сейчас ни за что не решился. Но и вот так откровенно сдать назад – это было унижением, от которого не отмыться. По крайней мере, сам-то он в этом не сомневался. Не понимая как быть, растерянный сосед замолчал с испуганно выпученными глазами, всем своим видом прося остальных о помощи, и сообщая, мол как же так-то…
Будь всем участникам этого разговора и впрямь по столько лет, на сколько они выглядели – быть беде. Но болтуну повезло.
Воспоминания Дирка и впрямь последнее время ощущались как свои, но Дирком я все-таки не был. Удивленный не меньше соседа, я искренне наслаждался своей речью, смаковал каждый глоток той искренней ярости, которая из меня буквально фонтанировала, но головы не потерял.
Рассмотрев, что кажется здесь тупик, и никто мне вызов не бросит, я переключил свое внимание на еще одного члена «веселой» (сейчас, правда, не очень) компании. На этот раз на острие критики попал один из моих родственников.
– А ты, – фактически прорычал я, – ты же моя родня! Как мог ты не поставить на место человека, что порочит память сестры твоего отца? Чтобы и кто не думал, но оскорбляют твою родню – значит, порочат и тебя лично! Что может быть позорней, чем отмолчаться в такой момент… или вовсе одобрять сказанное? – тут я совершенно театрально добавил в голос подозрительности. – Может быть недаром ходят слухи, что это вы ограбили мой дом, пока мы с Жаном мучились от ран? – ткнул я обвиняющее в двоюродного братца, обалдевшего не меньше соседа. – И где мой конь? В драке, в которой наставник отбил меня у тварей, он уцелел…
Сообразив, что сейчас и впрямь поносят его самого и семью, при том очень реалистично, и отмыться от такого тоже будет непросто, а батя еще и добавит, если промолчать (подтвердив обвинение), тот взвыл:
– Отец заплатил почти полтора «ливра» за ваше лечение, кто их вернет ему, вот мы и…
– Увести животное из дома свободного человека, можно только по решению суда иди при грабеже! Если он потратился – вы получите свои деньги, – перебил я парня, не дав оправдаться.
Еще и подлил в голос максимум доступного мне презрения, после чего пришел к выводу, что тема исчерпана и решил закругляться.
Найдя взгляд замершего соседа, я вдруг «неожиданно» сменил гнев на милость:
– Если в кровную родню досталось такое позорище, что уж тут ждать от остальных. Ты собирался оскорбить мою матушку?
Парень понял, что смерть кажись, отменяется, но не сумел выдать ни слова, и поэтому яростно затряс головой, показывая, что «ни в жизнь и ни когда ничьих матушек не собирался оскорблять».
– Ладно, ты сожалеешь? – уточнил я (снова множество кивков), – тогда убивать тебя было бы и впрямь жестоко…
По-прежнему не сказав ни слова, парень еще пару раз кивнул,
