Говорят, в древние времена в одной пади молодая крестьянка утопилась – ее за старика бородатого замуж выдать хотели. Так люди стали ходить, и в эту падь свои горести рассказывать, чтобы полегчало. А в болоте, известное дело, болотный газ, пузыри со дна поднимаются и лопаются. А один пузырь – как раз в этой пади – не лопнул. Рос и рос. Люди ходят, печалятся, а он растет и растет. И звук такой из него, если тронуть. Будто кто-то поет так заунывно: «Терпи-ите, терпи-ите… у-у-у».
– Страсти какие! – изумилась Марья Моревна.
– До костей пробирает, – согласился Иван.
– Мы такое не проходили, – нахмурилась Василиса.
– Бывает, бывает! – вполголоса пробормотал старичок Прохор. – Если в какой деревне Павлики Морозовы живут, не такое еще случается.
– Ну а дальше то что? – спросил Иван, – ботинки-то когда появятся?
– Вот, – продолжил Павлик, – пузырь рос, обрастал мхом. На него уже и птицы садились, поверху зайцы перебегали, лисы. А потом и люди тропку на вершину проложили. Чтобы с вершины свои горести пузырю диктовать. У него там как бы пупок – дырочка есть, вроде клапана. Да и ответное «терпите» снизу почти не слышно. Снизу оно – как бульканье, как будто в животе бурчит, а сверху ясно, чисто: «терпи-и-те!». Вроде даже как радостнее на душе становится.
В том году к пузырю лесенку приладили с перилами. А то некоторые соскальзывали, в лопухи падали, жаловались. И теперь на лесенке – очередь. А от этого, ясное дело, – паренек посмотрел на Василису как на самую образованную, и, запинаясь, произнес – балан-си-ровка нарушилась.
– Равновесие! Я знаю, мы проходили! – радостно воскликнула Василиса.
– Если где равновесие нарушилось, падение неизбежно, – вставил старичок Прохор.
– А, ерунда, подпорку можно поставить, – махнул рукой Иван. – Мы постоянно так делаем, когда роботрясы груз в ракетах неправильно складывают.
И кивнул пареньку:
– Дальше то что?
– А дальше вот что. Пузырь начал крениться. Кренился он не в сторону болота, а в сторону реки, прямо нависает с крутого кисельного берега. Деревенские заволновались, что если он над рекой лопнет, то река из берегов выйдет, и деревню затопит. И молоко в реке, да и вообще – всю экологию нашу селянскую попортит. Кто чего в него наболтал за века! В пузыре-то не ясно, что бурчит. И болезни всякие, и несчастья. Другие деревни по реке подключились. Написали в Столицу, чтобы пузырь в установленном порядке откачали. Комиссия приехала. Вий – главный. Черномор при нем локтями с другим помощником, долговязым таким, терся.
– Петенька наш, – усмехнулась Марья Моревна, – глубоко нырнул. В комиссиях трется!
– Да, взлетел Петька! – покачал головой Иван. – А ведь по виду не скажешь.
– Взлетел, нырнул. Упал, поднялся, – глубокомысленно изрек старичок Прохор, – перпетум мобиле ваш Петька, волчок!
– Как в ленте мебиуса, – пояснила Василиса. – Я знаю, мы проходили. С одной стороны полоса – черная, с другой – белая.
Помолчали,
