Не нечисть я, не леший какой-нибудь, Перун мне свидетель. Хочешь, пересчитаю что-нибудь?[15]
– Да ладно, нечисть… – Купеческий сын, привыкший к разъездам, не подозревал в каждом чужаке нечистого духа, как обитатели лесной веси, которые даже людей соседских родов видели только по большим праздникам и в глубине души сомневались, что те тоже настоящие люди. Его подозрения были более приземленными, да и на разбойника обладатель таких красивых серебряных вещей не походил. – Только куда же ты теперь путь держишь? Мы-то не к вам, мы совсем наоборот, на Двину и в Полотеск.
– Куда едете, туда и я с вами, а там найду себе попутчиков. Не идти же мне опять через лес одному!
– Оно верно. Ну, если хочешь, то с нами до Полотеска, а там, глядишь, найдешь торговый обоз в вашу сторону. Наш прокорм, ну, обувка там, еще если чего…
– Идет! – Зимобор протянул ему руку.
По нынешним временам требовать денег за службу уже не приходилось, еда на время дороги была достаточной платой. Сами смолянские кмети у князя в последний год служили только за еду и одежду.
Если бы он действительно заблудился, то ему гораздо проще было бы вернуться в Оршанский городок, а там уж купить у рыбаков челн и по Днепру подняться до Смолянска. Но Зорень или не обратил внимания на эту несообразность, или смекнул, что его собеседник вовсе не хочет возвращаться.
– Звать-то тебя как?
– Ледич, – ответил Зимобор.
Он родился в день праздника, в который «зиме ломают рог» и который сопровождается игрищами и стеночными боями. Праздник называется Зимобор[16], и в его честь мальчику дали имя. Но его также могли бы назвать и по месяцу, в который он появился на свет, и Зимобору не пришло в голову ничего другого.
– Отца только спросить надо. – Зорень поднял ладонь. – Хозяин-то он. Только приболел. Вот и кукуем тут третий день, с места двинуться не можем.
Доморад Вершилович был довольно богатым купцом. Еще прошлой осенью он закупил в плодородных полянских землях зерна, теперь ехал с товаром через пострадавшие от неурожая земли, меняя еду на меха, добытые за зиму. А меха в Полотеске можно выгодно продать варяжским гостям. И все было бы хорошо, если бы не подвело здоровье.
На этой отмели полотеские гости жили уже третий день, потому что у Доморада прихватило сердце. Он лежал в шалаше с посиневшими губами и едва дышал, так что вся его дружина сидела испуганная, а Зорень ходил суровый и сосредоточенный, опасаясь, что не довезет отца живым даже до ближайшей веси, где можно отыскать знающую бабку-зелейницу.
– Говорил я ему: сиди дома, сам съезжу! – горько делился он с Зимобором, когда они после знакомства выбрались из шалаша. – Нет, привык все делать сам! Я ему говорю: после зимы чуть жив, сиди на бережку, рыбку лови да сил набирайся, так нет, надо ему суетиться, дела делать! Все путем каким-то грезит торговым, великим, чтобы дорогу от Варяжского моря до Греческого сыскать![17] Слышал он, что люди ездят, – и ему надо, самолично
Нечисть очень плохо считает и не любит этого делать.
Это, собственно, 15 февраля.
Знаменитый путь «из варяг в греки» начал функционировать на рубеже VIII и IX века, то есть по тем временам совсем недавно.
