успокоившись, отвечает она, – не знаю, что мне делать, я на улице не знаю где.
– Так хорошо, уже что-то. А теперь расскажи, что ты видишь? – как можно спокойнее говорю я. Она наверняка заблудилась и испугалась.
– Не знаю, тут парк, лавочки.
– Отлично, это рядом с твоим домом? – пытаюсь понять, где она.
– Наверное. – Вздох бессилия вырывается из меня.
– Так, парк, хорошо. Может что-то еще: магазин, памятник или табличка какая-нибудь?
– Памятник есть вдалеке, он большой, вроде женщина.
– Хорошо, похоже понял. Жди там, я скоро!
– Ладно, – она снова всхлипывает и плачет.
Не могу это слышать. Вся обида и злость испарилась. Я должен ей помочь. Вскакиваю со стула, на котором сидел и возвращаюсь в гостиную к маме, она допивает свой чай и с пониманием смотрит на меня.
– Все хорошо, сынок?
– Мам, извини, но мне нужно бежать, срочное дело.
– Да, да, не переживай, беги по своим делам, – она подходит ко мне, обнимает и на ухо добавляет. – Ты главное не руби с плеча, дай ей все объяснить.
Мама всегда очень тонко чувствовала мое душевное состояние. И этот раз не исключение. Она сразу поняла, что что-то случилось и это касается Полины. И как мудрая и любящая мать понимающе отпускает меня, целуя в щеку.
– Беги уже.
Целую ее в ответ, накидываю легкую куртку, спускаюсь и сажусь в машину. Как я понял, Полина должна находиться в парке рядом с ее домом, ну как в парке скорее это аллея. Широкая пешеходная дорога, выложенная тротуарной плиткой, посередине клумбы с цветами, а по краям лавочки. Сегодня довольно холодно, но небо чистое, еще светло, несмотря на то, что время десятый час вечера. Выходя из машины вдалеке замечаю памятник Родине-мать на Пискаревском мемориальном кладбища. Она должна быть здесь. Иду с самого начала аллеи, вглядываюсь в каждую лавочку. Примерно на третей скамейки я вижу стройную женскую фигуру, подхожу ближе, нет, это не она. Делаю еще пару шагов и понимаю, что ошибся, это Полина. На ней легкий сарафанчик, у которого оторвана одна бретелька, волосы растрепаны, сидит она, подняв ноги на лавочку, уткнувшись носом в колени, а руками обнимает себя и дрожит, скорее всего, от холода. В этой скрючившейся фигуре не сразу узнаешь изящную и грациозную Полину. Я осторожно, чтобы не напугать ее, подхожу ближе.
– Полина? – тихонько спрашиваю.
– Марк! – она вскакивает с места и кидается мне на шею.
Я, конечно, обнимаю ее в ответ. Она утыкается носом в мою грудь, и я чувствую, как моя футболка намокает от ее слез. Она снова плачет и рвет мою душу на части. Пытаюсь утешить ее.
– Полина, успокойся, – глажу по шелковистым, растрепанным волосам. – Что случилось? – она всхлипывает, и дрожь проносится по ее телу. – Ты вся дрожишь. Постой, – снимаю с себя куртку и накидываю ей на плечи. Она делает шаг назад и, утирая слезы, начинает говорить.
– Прости меня, Марк, но мне, правда, больше не к кому обратиться.
– Полина,
