желании заплакать. На длинных лунных шлюпках теперь подняты все вёсла, с лопастей стекают жемчужины в ожидании, что торжественное пение снова окончательно спустится со слишком холодных облаков в телесное лоно залива.
Дом наслаждений развратно простирает террасы и ступени, страстно изогнутые балюстрады, колючие алоэ, самоубийственные розы, обвивающие перила, и рамы, украшенные звёздами и отделанные морскими водорослями. Шелееест, шуршааание, голубиное воркооование волн на могилах, похищенных у кладбищ, и колыбелях, привлеееченных запахами моооря.
Сад удовольствий обещает волшебный праздник приглашённым. Под дубами и зонтичными пиниями оркестрик из нервов и волокон, дрожащие смычки стыдливости, кларнеты сонных стад, бубны-сердца, похищенные из детской груди, перекличка соловьёв где-то близко, поскольку их коленца слышны отчётливо.
И вот соловьи появляются из маленьких густолиственных туннелей и прививают алмазную кровь своего пения на разветвлённые артерии молчания, под пальмами, напоминающими о мечтательной душе Нила. Прибывают первые приглашённые: офицеры и солдаты-инвалиды. Они ступают в синкопированном ритме по скрипящему гравию аллей. Косые рывки и рваный ритм, стряхивающий общий экстаз.
Но их хорошо встречают, разливаются трели и веером рассыпаются звонкие жемчужины среди потока ароматов.
Ночные тени и силы лунной нежности не раздражают, но обволакивают тысячью ласк эти драгоценные человеческие тела, обглоданные алчущей битвой.
Некоторые показываются на круглых террасах, иллюзорных форштевнях с высокими флагштоками и спящими знамёнами. Они совсем иные, по сравнению с теми, кто раздувает, как мехами, кровавый огонь в наступательных потасовках.
Другие ходят, покачиваясь, как по зыбким мосткам, напоминающим об океанском пароходе. Каждый калека движется порывисто, будто преследуя свою утраченную конечность, которая, само собой, вовсе не спит вечным сном на прифронтовом кладбище, а, напротив, живёт преображённой жизнью имматериальной плоти в лунном кильватере. Там, наверху, в удивительной, упругой материи облаков.
Инвалидов встречают Тени и Запахи, развешивающие тягостные гамаки, спиритические диваны, подушки вздохов.
Мы лишь материальные и тяжёлые существа. Наши восхваления цельного человека диссонируют с неясной бархатистой учтивостью соловьёв, и волнами, расстилающими стонущие серебристые ковры для лунных экипажей.
Шелееест, шуршааание, голубиное воркооование волн на могилах, похищенных у кладбищ, и колыбелях, привлееечённых запахами моооря.
Оркестр из нервов и страстных волокон провозглашает скользящее прибытие дам. Предусмотрительность великих вдохновенных портных, едва облёкших в легчайшие ткани подвижные женские тела, так что сладострастный аромат растекается вокруг, опьяняя зрячие ноздри ослепших на войне.
Соловьи просят дам танцевать.
