и большие. И компаниями сидять, и в одиночку. И так страшно мне стало от всего этого!.. А еще жалко. Ну до того жалко, что слезы навернулися. Боже мой! Какое ж несчастье, какое горе согнало сюда детей этих! Зима как раз надвигалася, холодно становилося, а они – раздетые почти… Потом зашли мы к знакомым своим, стала я им все это рассказывать, а Алешка… он же на железной дороге работал, вот и говорить:
– Куда ж им деваться-то? Раскулаченных везут, дети и убегают. Откуда их только не вытаскиваешь, когда поезд придёт! И из ящиков, что под вагонами, и с буферов, крыш. Кто живой, а кто уже и замерз.
– А что ж матери-то их отпускають? – говорю.
– Да они еще и сами им говорят: бегите, может, спасетесь.
С такими-то впечатлениями и приехала я домой. Говорю потом своим:
– Милые мои детки! Молитеся, чтобы ваших родителей Господь сохранил!
А Сухаревку эту приняла так близко к сердцу еще и вот почему. Как-то Сенькин товарищ уехал в Москву, устроился там шофером в посольстве и всё письма ему писал: хорошо, мол, получаю, хорошо живу. Ну и вздумал Сенька его проведать. А Сеньке моему что посольство, что гараж – всёодно! Поехал к товарищу этому, приходить к посольству и говорить:
– Мне тут пройтить надо.
Милиционер стоить:
– Куда вам пройти?
– Да у меня товариш тут шофером работаить.
– Уходи по-хорошему отсюда, – тот ему.
Сенька опять:
– Да мне надо…
Ну, милиционер и заорал:
– Ты что, дурья твоя башка, не соображаешь, куда просишься? Да если я тебя и пропущу… Видишь, сколько там еще милиционеров стоит?
– Да я только до товаришша.
Никак Сенька от него не отцепится, крепко ж ему хочется приятеля повидать!
– Ну, хорошо, – милиционер, наконец, говорить. – Давай твой паспорт.
Сенька сейчас хвать, и вытаскиваить. Позвонил тот. Ш-ш-ш… вот она, черная машина подъезжаить. Не успел Сенька одуматься, как его и забрали. И вот тут-то и привели его в посольство! Да разули, раздели, обыскивать стали, и все-то портянки порассмотрели, а какая-то женшына даже к часам его прицепилася, чуть ни разбирать их собирается.
– Да что ж вы в часах-то ишшыте? – Сенька смеется.
А она как начала его ругать:
– Ну, балбес! Ну, осел! А дети-то у тебя есть?
– А как же… Двое.
– Голова твоя дурья! Ты, хоть, соображаешь, куда попал?
Как начала еще и матом крыть! А он:
– Да выпустите вы меня, наконец, у меня ж мешок там с хлебом стоить!
Ну, все ж отпустили… Отпустить-то отпустили, а потом и началося: как месяц пройдёть и вызывають, другой пройдёть, и опять! А как-то раз и предлагають:
