не на тебя смотрю, – ответил искренне Владимир, что мало когда себе позволял. Искренность он считал таким же неуместным качеством или привычкой, как кричать на весь двор, выясняя, что люди предпочитают на ужин. – Кстати, ты храпишь, – сообщил он Соне, удивляясь, что под этим балдахином, пыльным, но стильным, надо отдать хозяйке должное, он говорил первое, что приходило на ум и срывалось с языка.
– Я храплю?
Соня в ужасе замерла. Но этот взгляд Владимир уже знал. Соня его использовала во всех случаях, когда нужно было испугаться, сильно удивиться или так же сильно обидеться. Точно так же она реагировала на его замечания по поводу правильного складывания вещей на полке.
– Да, ты храпишь, – подтвердил Владимир.
Образ Сони, лежащей на диване со слегка приоткрытым ртом, выдувающей рулады, тут же встал перед его глазами. И эта Соня, сидящая напротив, красивая, до неприличия красивая, превратилась в ту Соню – храпящую, искреннюю, уставшую, голодную, пьяную, не пойми зачем оказавшуюся рядом с ним.
Владимир рассматривал складки балдахина, думая о том, что знает о Соне и что его связывает с женщиной, ради которой он лишил себя спокойной, размеренной жизни с Александрой, подходившей ему во всем. До такой степени, что Владимир иногда думал, что живет с самим собой, только в женском обличии. Нет, неправильно – Александра была такой, как ему нужно, как ему хотелось. И он знал, как его жизнь с ней сложится дальше. Поминутно. И вдруг появилась Соня – женщина, с которой невозможно было ни разговаривать, ни жить. С которой не знаешь, что произойдет в следующий момент. С которой он каждый день оказывался на серпантине.
Надо признать, что Соня не была уж совсем дурочкой. Да, она не блистала умом, но судьба и природа, наградившие ее красотой и обделившие мозгами, дали ей в виде бонуса легкость, непоколебимый оптимизм и счастливую судьбу. Она могла и пальцем не пошевелить, а звезды складывались удачно – помимо ее воли. Иначе как объяснить тот факт, что Соня, мечтавшая стать актрисой, провалилась, поступая в театральное училище, но сумела окончить институт по маловнятной специальности и получить работу секретаря в крупной компании. С точки зрения Владимира, Соня не то что секретарем, уборщицей бы не могла работать. Но нет: и работа была, и деньги, и без интима.
Соня относилась к счастливой безвозрастной породе женщин, которые в тридцать выглядят на двадцать три, в тридцать семь – на тридцать, а в сорок – все равно на тридцать, но уже только со спины. В пятьдесят им опять двадцать три, опять же если смотреть со спины, а если с лица – то непонятно. У них появляются морщины, что можно отнести на счет излишнего увлечения ультрафиолетом, но взгляд остается детским – в нем нет ни мудрости, ни опыта, ни грусти, ничего. Такие вечно детские глазенки, в которых можно прочитать все, о чем она думает и что чувствует. Вот сейчас немного подумает и рассердится, а уже в следующий момент расплачется. Но если она радовалась, то глаза светились таким неподдельным восторгом, который уже даже пятилетние дети растеряли.
Когда
