и куда-то вывезен немцами знаменитый Самсон. Сидевшая напротив нас женщина в ватнике, не старая, но с усталым, словно погасшим лицом, прислушивалась к тому, что говорил Мачихин.
Он вдруг умолк на полуслове.
– Так что же с этим Самсоном? – спросила я.
– Да не важно все это, – тихо ответил Мачихин.
Странный какой, подумала я.
Его друг, работавший в Петродворце в группе реставраторов, жил в старом желтом доме близ станции. Звали его Николай. У него была стриженая рыжеватая голова и рыжие усы, одет он был во флотский китель и брюки поразительной ширины. Моя рука утонула в его огромной ладони.
– А-ба-жаю показывать Петергоф красивым девушкам, – заявил он прокуренным басом, каким, в моем представлении, должны были говорить боцманы на парусных кораблях.
«Боцман» повел нас по парку. Он дымил папиросками, прикуривая одну от другой, и рассказывал. Очень интересно рассказывал. Я узнала, что осенью 41-го тут, в Верхнем парке, высадился десант. Пятьсот моряков-добровольцев трое суток вели неравный бой с немцами, были отрезаны от берега и погибли. Узнала, как долго и трудно после войны решался вопрос о восстановлении Петергофа. Но вот дело пошло, в 46-м пустили фонтаны-водометы в Морской аллее, а в 47-м взялись за Большой каскад.
– Вот он, любуйся!
Ахнув от восхищения, я уставилась на могучего кудрявого Самсона, разрывающего львиную пасть. Зимнее солнце робко касалось напруженных бронзовых мышц богатыря.
– Не хуже довоенного, верно? – басил Николай.
– Я не жила тут до войны…
– Ты не ленинградка? А в прошлом году где была? В августе месяце Самсона через Питер везли, весь город высыпал смотреть.
– Я не знала… не видела…
Мне было стыдно, что я оказалась в стороне от такого события.
– В сентябре открыли фонтан. Знаешь, какой столб воды ударил? Двадцать два метра! – «Боцман» явно хвастался перед провинциалкой. – Хорош Самсончик, а? Совершенно как довоенный. По фотографиям, по обмерам профессор Симонов точнехонько воссоздал.
Мачихин сказал, что вовсе не обязательно было воспроизводить фигуру Самсона точно такой, какой она была прежде.
– Да и вообще дело не в конкретной скульптуре, а в духовном порыве мастера.
– При чем тут духовный порыв? – возразил Николай. – Речь идет о сохранении культурного наследия. Если не сохраним культуру, мы одичаем.
– Одичать можно и оставаясь рабами одной и той же неизменной модели. Я не п-против Самсона. Материалистическая эпоха замкнута на внешнем материале, на статичной форме. Строим по принципу п-пользы.
– Да как можно иначе, если полстраны войной разрушено? – закричал, выпуская дым из ноздрей, «боцман».
– Ты прав, – кротко сказал Мачихин. – Но когда-нибудь мы поймем, что искусство п-прежде всего – душевное переживание. Оно сродни памяти, бессознательному воспоминанию…
