уже пахло на всю деревню. Местные жалели Кольку, подкармливали, кто чем мог.
– Чего тебе? Зайди вон в избу, пирожка у бабки возьми, малец. Я занят.
Коля подошёл, глянул исподлобья, и сказал вполголоса:
– Ходи до тётки Дарьи, дед.
– Ещё чего? Хватит, находился.
– Не то сама придёт, сказала.
– Тьфу! – сплюнул Коваленко. – Ладно. Иди в избу, посланец, пирога-то возьми. И слышь-ка… бабке не говори ничего.
– Чай не дурак! – важно сказал Колька, подтянул штаны и отправился за угощеньем.
Даши в избе не было, дед Андрей ждал и злился. Наконец она пришла. Свежая, румяная. Из бани.
– Баньку затопила. Пойдём?
– Ты ж была уже вроде. – хмыкнул Андрей.
– Ничего, с тобой схожу.
– Даш, ты это… в общем тут… я попрощаться зашёл! – мялся, мялся, и рубанул.
Женщина глянула в глаза Андрею. Ясные глаза. Чужие.
– Зря ты. – сказала она. – Не надо тебе меня бросать. Как бы не пожалеть.
– Испугала. – усмехнулся дед. – Так и так помирать скоро.
Даша схватила какую-то банку, кинула её на пол. Банка разбилась, под ноги Андрею высыпались цветы сиреневого цвета.
– Год тебе даю. Не одумаешься – через год помрешь. А следом дети твои. И внуки. Все мужики в твоём роду вымрут. Кровью своей колдовской клянусь.
Даша схватила нож, резанула себе по руке и капли крови брызнули ей на одежду. На деда Андрея. И на цветы на полу.
Андрей Палыч вышел от Дарьи снова как чумной. В голове туман, в ушах будто вата. Ноги не гнутся. По мере того, как он уходил по деревне от её дома, ему становилось всё лучше и лучше. Когда Коваленко пришёл домой, он перекрестился перед иконой, поблагодарил Господа и местного батюшку.
Через девять месяцев Дарья родила дочь.
А ещё через три дед Андрей ушёл на рыбалку, и не вернулся. Чтобы достать его тело, мужикам пришлось разбивать толстый лёд топорами в несколько рук. Никто так и не понял, что случилось. Как Палыч оказался под толщей льда. Сделали вскрытие. Причиной смерти назвали утопление. Физически семидесяти пятилетний дед был всё также здоров, как бык.
2010
Марина была непроста. Ох как непроста. Говорят, глаза – зеркало души. Врут. Брешут. Глаза у Белкиной Марины были прекрасны, как две планеты. А вот с душой всё было не так радужно. Ошибались соседи, когда нахваливали её. У Денисова был нюх. И сейчас он чуял, что перед ним пустота в красивой обёртке. И нет у него способов воздействия на эту пустоту. А как можно воздействовать на то, чего нет? Вон они битый час уже общаются, а Марина, как скала. Ни на миллиметр не сдвинулась. Или… Денисов чего-то не понимает? Ведь если девушка так бездушна, то почему она каждый день ходит на могилу к Саше Коваленко?
– Марина, почему Вы не хотите мне помочь? – снова спрашивал Денисов.
Ну не говорить же ей, как тому доктору, что он сейчас вызовет подмогу из милиции, и её как следует прессанут в отделе? Всё-таки девушка. А девушка, глядя своими
