style="font-size:15px;"> – Да вот, в июне появлялся. Теперь только в ноябре придет.
– А как он представился?
– Как Мультяпов, ежу ясно!
– А выглядит он как? – не давала ему опомниться Глаша.
– А вам зачем? – прищурил глаз Прямоходов.
– Нам очень надо, – с нажимом сказал Петя.
– За «очень надо» люди деньги плотют.
Глаша повернулась к Кайгородцеву и шепотом сказала:
– Петь, заплати ему. И милиционеру заплати, а то он нас привлечет как осквернителей могилы. Припишут какое-нибудь трупоедство...
Петя вздрогнул и торопливо добыл из кармана бумажник. С бумажником в руке он понравился парочке блюстителей кладбищенского порядка гораздо больше. Спрятав торжественно врученную бумажку в карман, милиционер отбросил кирпич в сторону и велел Прямоходову:
– Убери тут все, а я, пожалуй, пойду. Дежурство у меня.
Голос его звучал нормально, и глаз в прожилках, похожих на реку Амазонку с притоками, он больше не щурил подозрительно.
– Так все-таки – как он выглядел? – снова спросила Глаша, придвигаясь к Прямоходову.
Тот принялся живописать внешность родственника Мультяпова, но толком так ничего и не сказал. То он оказывался у него высоким, то средним, то «чуть выше меня». С волосами неопределенного цвета, с расплывчатыми чертами лица и «средним» голосом.
– В подпитии я был, – смущенно сообщил Прямоходов. – Если честно, мне вообще показалось, что их двое.
– Двое Мультяповых? – опешила Глаша.
– Да. И оба совершенно одинаковые! Может, близнецы?
– А в первый раз он один приходил?
– В первый раз один, – важно кивнул рассказчик. – А последний раз, думаю, все же вдвоем.
– А деньги они тебе как платили? По очереди?
Прямоходов собрал глазки в кучку, немного подумал и заявил:
– Одновременно. Оба полезли в правый карман, оба достали деньги, и оба подали.
«Господи милостливый, для чего ты придумал пьянство?» – подумала Глаша и надвинулась на Прямоходова:
– А фотография вот эта когда на могилке появилась?
– Да она тут всегда была!
– Именно эта?
– Да я... не присматривался. Хотя... Вроде как... Может, оно и так... В апреле, когда я тряпочкой евонную морду протирал, он вроде как с усами был, покойник-то. Вы у него спросите, у покойника-то, – он кивнул головой на Петю. – Усы он не сбривал?
Кайгородцев побледнел и схватился за сердце.
– Все, Петь, пойдем, – взяла его за локоть Глаша. – А то ты и впрямь тут коньки отбросишь.
Перед тем как покинуть юдоль скорби, Глаша написала на листочке свой домашний телефон и вручила его Прямоходову.
– Если вспомните хоть что-нибудь, я уж не поскуплюсь.
– Глашенька, что все это значит? – испуганным голосом спрашивал Кайгородцев, подлаживаясь к ее мелким шажкам. – Это
