– нет. Я не понимаю, как это сделать…
– Делать ничего не надо, – ответила Элла. – Тася просто придет и… словом, Лида, я уверена, мадам ее не заметит. – И смутившись, тут же поправилась: – В смысле, Ольга. Да и мы, мы же все будем! А Тася с нами. Ольга ее не знает, а мы толпой, кучкой. Среди нас она и спрячется, мы ее прикроем.
Эта «мадам» слух резанула – выходит, мать они не просто не любили, а не любили сильно.
Все так и было: на кладбище Тася стояла в сбившейся кучке старинных друзей – съежившаяся, бледная, как полотняная простыня, постаревшая на двадцать лет. На голове черный платок, темные очки, в руках белая роза. Как Лиде хотелось к ней подойти! Обнять, прижать к себе, что-то сказать! Видела, как пошатнувшуюся Тасю обняла Аня, жена дяди Ильи. А Тамара и Иван взяли под руки.
Мать держалась как скала – ни слезинки. Но Лида видела, что она страдает.
У гроба, поправив красные гвоздики, мать прошептала:
– Валя, прости. Я так перед тобой виновата.
На отца Лида старалась не смотреть. Да и узнать его было сложно – в гробу лежал не ее любимый папка, а чужой, незнакомый, сморщенный и очень старый человек.
В миг, когда опускали гроб, Лида услышала стон. Обернулась – Тася держалась за дерево. «Сейчас упадет», – испугалась Лида и отвернулась: нельзя, невозможно сейчас подойти к ней и поддержать. Потому что рядом стояла мама.
Лида поехала к Тасе на следующий день – выпали длинные праздничные выходные, и находиться дома было немыслимо. С самого порога Лида принялась вымаливать прощение. Тася не поняла, изумилась:
– Ты передо мной виновата? Виновата, что не подошла? Лидочка, о чем ты, девочка? Я все понимаю: она твоя мать. Спасибо тебе, что ты мне вообще разрешила проститься.
Расплакались, обнялись, и Лида поклялась, что никогда ее не оставит – никогда и ни при каких обстоятельствах! И не потому, что обещала отцу, вернее, не только поэтому! А потому, что ближе, чем Тася, у нее никого нет. Ну кроме Сережи…
Казалось, что первые годы после смерти отца сблизили, связали их с Сережей так крепко, так неразрывно, что развязать этот узел не сможет ничто. Ничто и никто. Оказалось, что ошибалась.
Четыре дня в неделю сразу после работы Лида ехала к Тасе. Та ждала ее у двери, чуя, как собака – в подъезд зашла именно Лида. Всегда с непременным ужином, именно с тем, что Лида любит больше всего:
– Лидочка, детка! Скорее раздевайся, вон твои тапки. Бегом мыть руки и сразу за стол.
Стол был накрыт празднично – скатерть, красивые тарелки, льняные салфетки. Тася была эстетом во всем. На столе стояла маленькая синяя вазочка с сезонными цветами – весной с вербой, а позже с букетиком ландышей, зимой с веткой багульника или просто с пушистой елочной веткой, ну а летом был выбор пошире. Осенью в вазочке тлели багряным огнем кленовые листья. Маленькая кухонька, чистая и уютная, была их любимым пристанищем.
Как Тася умела на свои нищенские копейки создавать атмосферу! Занавески в синюю клетку, голубой абажур, маленькое бра с желтым колпачком
