наверное, неправильно. Я тогда был уверен, что застряв между миром живых и миром мертвых, несу наказание за свои грехи. Я полагал, что прохожу чистилище перед тем, как уйти в загробный мир, куда мне пока дорога закрыта… Самое интересное, что у меня осталась способность передвигать предметы и сохранилась возможность думать. Но происходило это как-то по-другому. Мои мысли отныне рождались не в той мёртвой голове, которая лежала передо мной на холодной земле, а как-то загадочно по-другому…
В скорби и печали я находился возле своего тела, которое служило теперь кормом для диких животных и мерзких птиц. Но вскоре появились страх и тревога. И я уже больше не мог находиться на месте своей кончины. Я слонялся по окрестностям, заходил в деревни и города, но уходить далеко из этих мест не хотел.
У меня было и есть желание понять, почему я стал таким. Я думал, что скоро встречу таких же, как сам призраков и мне после общения с ними кое-что станет понятно. Но так никого и не встретил. Как видимо, я одинок в своем положении. Быстро пролетало время, оно теперь не властно надо мной. Я много думал и не замечал, как на смену зимам приходили вёсны, как зеленела трава и светило солнце. Пение птиц и какие-то другие земные радости и потребности, когда-то волновавшие меня как человека, теперь не трогали. Потеряв счет дням, и застыв на целые годы где-нибудь в лесу или в чьем-то доме, оставаясь невидимым и не привлекая к себе внимания живых, я думал и думал, но так ничего и не понял. Может быть, действительно, я понёс небесную кару за какие-то грехи. Но за какие? За время войны я не убивал людей, мне по долгу службы не нужно было этого делать. Тогда почему Всевышний позволил случиться тому, что кто-то убил меня? Хотя, конечно, шла война… И чем больше я размышлял, тем больше запутывался. Однажды в поисках ответа, я забрел в церковь и пытался разговорить священника. Но тот, услышав меня, был испуган до полусмерти, и я уже пожалел, что этот человек, возможно, навсегда потерял рассудок.
Не найдя ответов на свои вопросы, я время от времени отрывался от мрачных мыслей и тогда начинал что-то делать, как мне казалось, добрые дела, чтобы Бог простил меня и дал успокоение. Но мои усилия чаще всего пропадали даром. Я только обозлился, осознав безвыходность своего положения…
***
…Полковник Вельц, услышав вернувшегося Фидлера о поломке мотоцикла, на котором ехала охрана, вышел из-за стола, пришёл в ярость и едва не испепелил взглядом докладчика.
«Опять этот проклятый австрийский лавочник обер-лейтенант Франц! Его непозволительная безалаберность не знает границ! Сломался мотоцикл?.. Кто, в конце концов, отвечает за транспортное обеспечение? Если техника ломается в неподходящий момент и не в боевых условиях, то это называется однозначно халатностью! Не дай бог, если эта поломка приведёт к непоправимым последствиям! И тогда этому Францу (забери его в преисподнюю, дьявол!) не поможет никто – ни командир дивизии, ни влиятельный
