не видно даже в самые темные ночи, и к четвертому ноября она похожа даже не на голое зимнее дерево, а на слабый карандашный рисунок его.
А потом все начинается сначала, наступает новый цикл. И вновь помолодевшее и полное сил дерево сияет во всю свою мощь.
Вдруг вверх по стволу Ноябрьской елки пробежало несколько маленьких потрескивающих фигурок. Девочки сразу узнали белок. Их мех слабо светился, словно был наэлектризован, но, по-видимому, они не испытывали от этого никакого неудобства.
– Это рыжие белочки, они самые настырные, – сообщила Инесса. – За ними, бывает, прибегают и серые тоже. Но рыжие не боятся огня, они огнеупорные. Порой и какая-нибудь серая прибежит следом и тоже лезет на дерево. Но далеко ей залезть не удается. Ба-бах! И все. – Она подкрепила междометие жестом, показывая, как взрывается бедная белочка, словно маленькая граната.
– Как жаль, что у меня больше нет мобильника, – прошептала Диба на ухо Занне. – Хочется заснять, это так красиво.
Вдруг с самых высоких светящихся ветвей дерева вниз спикировала маленькая птичка. Видимо, она не пожелала присоединиться ни к одной из птичьих стай – в ночном небе теперь совсем не осталось птиц, кроме этой, которая кружила вокруг Ноябрьской елки.
– Какая странная у этой птички голова, – заметила Диба.
И действительно, голова у нее была какой-то неправильной формы. И в глазах ее ярко отражалось елочное сияние.
– И правда, смотрите, смотрите! – воскликнула Занна.
Но птичка сделала несколько быстрых кругов, присоединилась к последней, сонно махающей крыльями стае уток и скрылась из виду. Так девочки и не разглядели ее как следует.
– Что это за птичка такая? – спросила было Занна, но вопрос ее был перекрыт громким криком Инессы.
– Эй! А это кто тут такой?
Диба с Занной повернулись на ее голос и пронзительно вскрикнули.
Прячась в тени печной трубы, пригибаясь, словно маленькая обезьянка, к ним бесшумно подкрадывался Хеми! Обмотанный тряпкой, похожей на занавеску, он был от девочек всего в каком-то полуметре и уже протягивал руку, почти касаясь пальцами Занниного кармана.
Черепичные акробаты бросились к нему, мальчишка подпрыгнул, и в глазах его, только что горевших решительной сосредоточенностью, полыхнуло пламя испуга. Он ловко отскочил назад и помчался по крышам прочь, то карабкаясь вверх, то скатываясь вниз, а соплеменники Инессы с криками помчались за ним вдогонку. И ведь чуть не догнали, но мальчишка вдруг быстро подбежал к самому краю крыши, остановился на мгновение, сжался в комок, напружинился и прыгнул; тряпка, прикрывающая его тело, развернулась в воздухе, словно знамя на ветру, – и он пропал из виду, провалившись во мрак между двумя зданиями.
Его преследователи подбежали к карнизу и заглянули в темноту улицы. Никого там не обнаружив, они переглянулись и покачали головами.
– Удрал! –
