раз «просто».
Слышно было, как Колька усмехнулся.
– Никак влюбился, наш солнечный мальчик, – произнес он, впуская Саблина в квартиру.
Коля иногда так называл его, по старой памяти. В детстве они жили в одном дворе и учились в одной школе, отчего у них имелось множество общих воспоминаний.
– Я? С чего ты взял?
– Да у тебя голос звенит. И морда сияет, как начищенный ботинок. Да и что еще могло тебя заставить так срочно примчаться ко мне?
– Мало ли… – неопределенно пожал плечами Саблин, несколько раздосадованный Колькиными догадками.
– Я и говорю: влюбился, – заржал друг. – Проходи. Тебе наливки или водки?
– Коньяку лучше. Если есть.
– Так твой и есть.
Саблин специально привозил к Кольке коньяк для себя, на случай дружеских посиделок, – тот его не любил и не покупал, предпочитал водку.
– Ну что, я прав? Колись!
– Да нет, – уклончиво ответил Андрей. Они сели за стол на кухне, чокнулись. – Тут что-то другое. Сам не пойму. Никогда такого не было. Почему-то тревожно, холод по загривку… Будто на краю трамплина. Вода внизу, далеко, а ты ни разу в жизни не прыгал.
– Это нормально. Красивая?
– Богиня.
– О! Это уже серьезно.
– Да ладно, у меня что, красивых женщин не было?
– Как не быть. Но ни одну ты «богиней» не называл. Должно быть, как-то особенно хороша… Я прав?
Саблин кивнул.
– Вот у тебя коленки и подгибаются. Ты элементарно дрейфишь. Не солнечный мальчик, а солнечный зайчик: мечется все внутри, скачет, сердчишко трепещет, – Колька веселился от души. – Вот это называется «не влюбился»!
Влюбился? Он ведь никогда не…
Хотя, не меняются только дураки. И правильно говорят в общем-то. Что же, выходит, он, Андрей Саблин, вдруг изменился? Раньше порхал по ярким цветам, как бабочек (это мужской вариант бабочки), – а тут вдруг ему понадобился один-единственный цветок? Может, это возраст? С годами, по слухам, люди делаются серьезнее…
Нет, чушь это все. То есть да, с годами умнеют, потому и меняются. Но сейчас с Андреем происходило что-то другое. Влечение к Диане, столь незнакомое и необычное, поднялось откуда-то со дна его души. Способность чувствовать так остро и в то же время сильно, наверняка уже присутствовала в нем, покоилась, как амфора, на морском дне, прихваченная зыбучим песком. Пока волна по имени Диана не раскачала ее, не подхватила и не вынесла на поверхность.
Ему понравилась эта метафора с амфорой. Он точно не знал, насколько она была верной, – зато была красивой.
Как Диана.
Вернувшись домой, он разделся и направился в ванную. Поднялся на три ступеньки из зеленого мрамора, сел на низкий широкий бортик и включил теплую воду. Затем сходил на кухню, наполнил бокал шампанским, принес его в ванную комнату и пристроил на бортике. Золотистый напиток, стиснутый узким стеклом, взвивался тонкими струйками пузырьков, – очень эффектно на зеленом фоне мрамора, между прочим. Диане
