статую ему, как предкам.<>
Брут. Почтенье праху Цезаря воздайте, А также славе доблестной его, О них в надгробном слове Марк Антоний Здесь с разрешенья «нашего» вам скажет. Я ухожу, а вы не расходитесь, Пока Антоний речи не закончит.
(Уходит.)
Антоний. Обязан Бруту я за разрешенье здесь речь держать.
(Всходит на ростру.)
Четвертый гражданин. Что он сказал о Бруте?
Третий гражданин. Что он обязан Бруту разрешеньем здесь перед нами всеми речь держать.
Четвертый гражданин. Пусть говорит почтительней о Бруте.
Первый гражданин. Ведь Цезарь был тиран.
Третий гражданин. В том нет сомненья, но, к счастью, от него избавлен Рим.
Антоний. О римляне! Друзья, сограждане, внемлите мне. Не восхвалять я Цезаря пришел, а хоронить. Ведь зло переживает людей, добро же погребают с ними. Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут сказал, что Цезарь был властолюбив. Коль это правда, это тяжкий грех, за это Цезарь тяжко поплатился. Здесь с разрешенья Брута и других, – а Брут ведь благородный человек, и те, другие, тоже благородны, – над прахом Цезаря я речь держу. Он был мне другом искренним и верным, но Брут назвал его властолюбивым, а Брут весьма достойный человек. Гнал толпы пленников к нам Цезарь в Рим, их выкупом казну обогащал, иль это тоже было властолюбьем? Стон бедняка услыша, Цезарь плакал, а властолюбье жестче и черствей, но Брут назвал его властолюбивым, а Брут весьма достойный человек. Вы видели, во время Луперкалий я трижды подносил ему корону, и трижды он отверг – из властолюбья? Но Брут назвал его властолюбивым, а Брут весьма достойный человек. Что Брут сказал, я не опровергаю, но то, что знаю, высказать хочу. Вы все его любили по заслугам, так что ж теперь о нем вы не скорбите? О справедливость! Ты в груди звериной, лишились люди разума. Простите, за Цезарем ушло в могилу сердце. Позвольте выждать, чтоб оно вернулось.
Первый гражданин. В его словах как будто много правды.
Второй гражданин. Выходит, если только разобраться, – зря Цезарь пострадал.
Третий гражданин. А я боюсь, его заменит кто-нибудь похуже.<>
Антоний. Вчера еще единым словом Цезарь, всем миром двигал: вот он недвижим, без почестей, пренебрегаем всеми. О, граждане, когда бы я хотел поднять ваш дух к восстанью и отмщенью, обидел бы я Кассия и Брута, а ведь они достойнейшие люди. Я не обижу их, скорей обижу покойного, себя обижу, вас, но не таких достойнейших людей. Вот здесь пергамент с Цезаря печатью, найденный у него, – то завещанье. Когда бы весь народ его услышал, – но я читать его не собираюсь, – то раны Цезаря вы лобызали б, платки мочили бы в крови священной, просили б волосок его на память и, умирая, завещали б это как драгоценнейшее достоянье Своим потомкам.<>
Друзья, терпенье. Мне нельзя читать. Нельзя вам знать, как Цезарь вас любил. Вы – люди, а не дерево, не камни, услышав Цезарево завещанье,
