я стал обращать внимание на то, что, кроме меня, батюшку никто больше не слушает. Поговорил с одним отцом из благочиния, где служил отец протоиерей.
– От рассказов отца Геннадия у меня складывается впечатление, что в епархии, в которой он служил при коммунистах, значительная часть отцов страдала каким-то маниакально-депрессивным психозом и все норовила свести счеты с жизнью…
Мой собеседник лишь грустно улыбнулся:
– Все, о чем он рассказывает, – лишь его собственные мысли и переживания. Это он сам, впадая в отчаяние, думал с собой покончить. Его постоянно мучил вопрос: почему Господь с ним так поступил, почему попустил совершиться предательству? Он часто стоял на грани того, чтобы уйти из священства и вновь жениться, но такой поступок сам же считал изменой Богу, а кроме Христа, у него никого больше не осталось. Мы к его рассказам привыкли и не обращаем на них внимания, а ты – человек свежий, вот он тебе и изливает свою душу. А вообще-то так, как отец Геннадий, у нас никто больше молиться не умеет. Он ведь не просит, он вопиет к Богу!
В том же самом благочинии, к которому был приписан отец Геннадий, служил и еще один маститый протоиерей. Посмотреть на него – настоящий былинный богатырь: косая сажень в плечах и пудовые кулаки. Матушка перед ним – ну просто девчушка, но, как мы заметили, слушался он ее беспрекословно. Словно она – генерал, а он выше старлея так и не дослужился.
Видимо понимая, что столь очевидное главенство женщины в священнической семье нас искушает, однажды он сам приоткрыл завесу над удивительной историей их жизни:
«Я ведь священником стал еще в семидесятых годах. Вспоминаю, как невесту тогда искал. Такую, чтобы один раз и на всю жизнь! Познакомили меня с будущей невестой. Стройная и хрупкая, словно березка… Вот, думаю, такая маленькая и будет жить со мной тихо и мирно, не станет мне указывать и поучать. А вышло-то все как раз наоборот! Как стал я священником, как принял приход, так и начала моя благоверная со мной спорить. Всё ей, видишь ли, не так: что ни скажи, что ни сделай, ну никак ей не угожу! Я уж с ней и по-хорошему говорил, и голос на нее повышал, а она ни в какую! Не уступает, и все тут! И вот однажды не выдержал я: вздумал попугать ее кулаком, а не рассчитал, она как раз на него и напоролась… Упала моя матушка на пол, лежит и не дышит… Я за голову схватился. Еще бы, матушку свою убил! Ведь она хоть и вредничала, но меня-то все равно любила, да и я в ней, честно сказать, души не чаял! И вот такое… Да и священник, даже случайно убивший человека, служить у престола не имеет права.
Закричал я тогда страшно, упал перед ней на колени, прижался к губам, а дыхания нет, – бесчувственное тело. Поднял я ее, а у нее руки свисают, точно плети. Положил на кровать, зачем-то пледом накрыл и помчался к правящему архиерею. Доложили ему, он меня встречает:
– Что стряслось, батюшка? Почему такая срочность? Ты что, до утра подождать не мог?
– Владыко, я матушку убил! Не хотел, а убил, – под руку она мне попала, а я силу не рассчитал…
