комиссии.
Его душил галстук, может быть поэтому он был такой недовольный.
– Ульяновская область, деревня…
– Я уезжаю в Израиль, – от волнения голос мой сначала куда-то взлетел, а потом упал. Получился писк.
Дяденька поднял оловянные глаза и неприязненно поглядел на меня.
– Вот как, – усмехнулся он, неожиданно потеплел и добавил: – Удачи вам.
А сегодня утром мне пожелала удачи вся наша «Маленькая Одесса». Папа, любитель пышного слога, сказал:
– Обязательно сдашь. Израильская медицина нуждается в специалистах высокого класса.
– Па-ап, – взмолилась я, – не говори так! Во-первых, сглазишь, а во-вторых, ну какой я специалист? Я же только-только…
Но моего папу с толку не собьешь.
– Ничего, – бодро заявил он, – подучим, – и отправился на мацовную фабрику, перевязав руки в незаживающих мозолях.
Мама ничего не сказала, только перекрестила тайком, чтоб никто не увидел. Бабушка, конечно, увидела и фыркнула, потом повернулась ко мне:
– Иди быстро сдавай свой экзамен, работать пора, люди болеют.
Брат ткнулся, как теленок, поцеловал, заявив, что он в меня верит, ну и так далее.
Муж ничего не сказал, потому что еще не вернулся с ночной работы.
То есть, сказал, конечно. Так сказал, что я даже издалека услышала.
А теперь – вот он экзамен, один из многих и все-таки особенный, первый на чужой земле. Впрочем, чужой земли не бывает. Но в то время я про это еще не знала.
Ряды, ряды, лица, судьбы, перекати-поле. А вот и Ирка – оглянулась, машет. «Привет, привет, – мол, – останься после экзамена, поболтаем». Я машу в ответ, киваю. Звучит резкий звонок. Сто пятьдесят голов склоняются над листами, поехали.
Вот этот – высокий, благообразный, с умным лбом, сдаст с первого раза, быстро устроится на работу, а через десять лет станет заведующим отделением, полетит на международную конференцию с докладом, погибнет в авиакатастрофе.
Вот этот – худой, с аскетичным лицом, сдаст, а через три года покончит с собой из-за того, что жена уйдет к другому.
Вот эта, пухленькая, веселая, с ямочкой на подбородке – не сдаст, переучится на медсестру, выйдет замуж, родит четверых, однажды утром будет ехать на работу в больницу, взорвется вместе с автобусом.
Вот этот – маленький, подвижный, сдаст, станет заведующим реанимации, погибнет тридцать лет спустя от ковида.
Вот эта…
После экзамена в голове такая пустота, что кажется, мысли уже никогда в нее не вернутся.
– Ирка!
Мы садимся на краю клумбы, прямо на горячий плоский камень, разворачиваем тощие бутерброды, откручиваем термосам головы, эх, олимовский обед, зато не потолстеешь.
– Ну, рассказывай, – выпаливает Ирка с полным ртом, – как жизнь?
– Все так же, – отвечаю я, набрасываясь на сыр с хлебом. – А
