от него, от мужа. Да никогда! Ничего нет оскорбительнее жизни с потаскушкой. Весь город судачит, будто она бегает к священнику, и каждый с издевкой тычет в тебя пальцем, насмехаясь беззубым ртом.
Изгнать! Предать проклятию! Наказать! – да сколько ж мыслей уже его прожгло. Но где-то, в далеких уголках его порушенных чувств гнездились сомнения и надежды. Может все пройдет и будет как раньше как в те года, когда они поженились. Он так к ней привык; так привык верить в лучшее. И уговаривал себя, в который раз махнув рукой. А вот как разогнать насмешников? На ступенях заблестел железный диск, размером с монету. Он скребанул пальцами раз-другой.
– Тонкий! Не подденешь.
Наконец отковырнул, как оказалось, вместе с тонкой кожаной веревкой. Амулет он определил по характерному вензелю с первыми буквами имени, вещь скорее принадлежала какому-то лесорубу.
…Пробравшись между веток сирени, разгребая руками листву, будто воду за бортом лодки, Ларс заглянул в крайнее окно и тут же отпрянул. Ему почудилась там… змеиная свадьба, где сплетался и перевивался большой клубок змей, они будто нежились на солнце. Все как одна – под лунным сиянием желтовато-серые, крупные, толстые, с маленькой угловатой головой, черным зигзагообразным рисунком на спине и коротким хвостом. Клубок гибких лоснящихся тел шелестел, как сухие листья, осенью, под ветром.
…Он не помнил, как оказался в садовой куче срезанных цветов, много длинных свежесрезанных стеблей он снял с себя.
Сколько просидел под дверью священника. От неподвижности конечности онемели, и осмелели крысы: сновали по лестнице, и одна уже сидела на его плече, другая – рыскала по ногам.
Тучи рассеялись, ветер утих, и луна, как одинокая монета в ладони нищего, равнодушно выливала холодный свет на уставшего человека, похожего в ту минуту на один из камней, окружавших его.
Глава 3.
Он нашел в себе силы выйти из оцепенения, подняться и направиться к последнему дому-близнецу, принадлежавшему выжившей из ума старухе. Низко, едва не задев его голову, прохлопала крыльями стая ночных птиц. Ежась от прохлады, он протирал сквозь одежду онемевшие чресла и озирался по сторонам… Все замерло. Лес притих в предутренней истоме.
Между тем путь становился все легче. Извилистая тропа, соединявшая, по всей видимости, три дома, привела Ларса к жилью старухи Агнессы. Утомленный бесплодными поисками, он сплюнул и пробормотал:
– Чертов треугольник. Не дома, а склепы. Пока пройдешь – в штаны наложишь. Может, священник спит, а Марта топает домой? И меня встретит дома, как дурака. «Где ж ты блукал, дурак, всю ночь? Где штаны обмочил? В лесу? Ага! Вот понесло тебя, старого козла!» Встретит как заблудшую скотину!
Ларс достал курительную трубку, подсыпал табаку, тщательно утрамбовал его и запалил. После пары затяжек из трубки повалил дым. Cразу полегчало. Ларс одобрительно покряхтел, покашлял и стал попыхивать. Как не любить трубку? Вон как на душе отлегло. Одна радость
