мой взгляд. Очень симпатичная. Белоснежная кожа. Пухлые черные губы с сиреневатым отливом. Большие, круглые глаза. Влажные, черные, с сиреневым пламенем внутри молниевидных зрачков. Аккуратный, тонкий нос с небольшой горбинкой. Короткая стрижка. Короткие, но густые, черные ресницы. Антрацитово – черные, чуть вьющиеся волосы, слегка прикрывающие высокий, белый лоб. Маленькие, слегка лопоухие уши, не портящие ее, а добавляющие миловидную беззащитность облику.
Одета незнакомка была в замшевую тунику, темно-серого цвета; в черные, облегающие ее стройные ноги, кожаные брюки и в черный с серым отливом, кожаный плащ – накидку. На ногах у нее красовались темно-серые, замшевые полу сапожки.
Пока я не стесняясь рассматривала ее, она с самым невозмутимым видом стояла напротив, держа в руках предназначенную для меня одежду. И как только я оторвалась от созерцания ее обуви и подняла вверх глаза, как она тут же, и с тем же невозмутимым видом, молча, протянула мне стопку одежды.
Я, привстав со скамьи, приняла свой новый прикид из ее рук и, положив рядом с собой, принялась его перебирать, не забывая коситься на стоящего чуть поодаль, Дикого.
Выяснилось, что мой наряд имел преимущественно черный, с изумрудным отливом цвет.
Так, антрацитово – черной, с изумрудным налетом, была замшевая туника. Черными были кожаные брюки. Черными были сапоги и мокасины. Черным был плащ. Да и нижнее белье было черным. Только не кожаным, а мягким, словно сотканным из тончайшей шерсти. Носки, к слову, так же были шерстяными. Да и накидка, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, имела шерстяную подкладку. Черная с зеленоватым отливом, она была весьма приятна на ощупь.
В комплект так же входили черные перчатки из тончайшей кожи.
Взяв их в руки, я с любопытством начала их рассматривать, не очень понимая: куда мне сейчас их деть? Ведь в шатре было тепло, от горящего посреди него очага.
– Одень их.– сквозь сжатые зубы, почти не открывая рта, произнесла девушка.
– Зачем? – искренне не поняла я.
Ноздри ее тонкого носа возмущенно встрепенулись и, высокомерно вздернув точеный подбородок, она холодно произнесла:
– Ты же не считаешь, что тебе дозволено касаться кого-то из мужчин голыми руками?
– А что? – непонимающе уточнила я.
Глаза моей собеседницы угрожающе сузились и, судя по всему, она бы ответила мне что-то в резких тонах, если бы ее не одернул, доселе молчавший, Рохан.
Пока я одевалась он, отвернувшись от меня и сцепив руки за спиной в замок, внимательно разглядывал огонь в очаге, но при последних словах незнакомки, полуобернулся и холодно процедил сквозь зубы:
– Хватит. Или ты считаешь, что ей знакомы наши обычаи?
В ответ девушка дернулась как от удара, зардевшись. А затем, как-то разом сникнув, тихо произнесла:
– Простите меня, радор**, я не права.
Дикий, не удостоив ее ответом, вернулся к созерцанию пламени в очаге.
«Ой – ей. – подумалось мне.– А ведь она, пожалуй, неровно к нему
