соблюдала дистанцию в семейных отношениях. Оказалось, что Неля с ней практически не общается, звонит раз в неделю и отделывается односложными предложениями. Теща говорила Стасу: «Ну ты же мужчина! Они же, наверно, ее насильно удерживают в квартире».
Стасу очень бы хотелось объяснить происходящие события чужой, злой волей, но он не мог забыть оскорблений, высказанных ему женой. Но этому у тещи тоже были свои объяснения. Она таинственным шепотом поведала ему о каких-то психотропных штучках, облучающих мозг, будто бы ими могут заставить человека совершать необдуманные поступки.
Стас, надеясь все-таки на личный контакт с Нелей, договорился с их приятельницей Тоней, что она попытается вытащить Нелю в гости. Но у Тони ничего не получилось. Неля звонила, но от личных встреч отказывалась. А потом один знакомый рассказал Стасу, что видел Нелю в компании кавказцев в ресторане. И постом наблюдений для Стаса стал этот ресторан. Если бы в это время дети не были бы на летнем отдыхе, он мог бы попытаться через них организовать эту встречу. А так ему пришлось на время переквалифицироваться в шпионы.
Он дождался появления армянской компании в том ресторане. Неля и четверо армян, состоящих, по-видимому, в родстве, пришли поразвлекаться. И Станислав с его попытками поговорить с женой им был явно ни к чему. Для Стаса дело закончилось легким сотрясением мозга, выбитым зубом и ушибом ребер.
Станислав, рассказывая мне потом об этом, говорил: «Мне не было обидно из-за полученных травм. В тот момент моя жизнь была полностью в их руках. И меня, очевидно, решили пожалеть. Но Неля!.. Она же сидела, как отмороженная. Она не сделала ни единого движения. Как будто эту боль и этот позор испытывал совершенно посторонний человек. В ней все было новое: прическа, одежда, макияж, выражение лица. Она была в ярко-фиолетовом костюме. А ведь раньше она ненавидела этот цвет в одежде. И маникюр ее был пестрым. И тогда я решил, что теща права, может не по форме, а по сути. Нелю чем-то одурманили».
Тогда Стас и пошел по пути контакта с всякими бабками, знахарями.
Одни говорили «порча» и пытались совершать над ее фотографиями какие-то обряды. Другие говорили, что «сделано» ему, если от него жена сбежала к толстому армянину. И только один дед, уже совсем старый, сказал: «Порченая баба». А когда Стас понял, что «порченая» не то же самое, что «порча», а больше похоже на вариант слова «испорченность», дед добавил: «Отвыкай помаленьку».
Ко мне Стас пришел через год с проблемой непрекращающихся головных болей. И дело было не в том злополучном сотрясении мозга, а в хроническом стрессе, из которого Стас так и не вышел. Я назначила ему лекарства, дала некоторые советы.
Когда Стас узнал, что я не только врач, но и своего рода «духовный психоаналитик», он рассказал мне историю своего брака. Он говорил: «Этот Гена или посадил ее на иглу, или навел какую-то порчу, но не могла она по собственной воле сделать такой шаг».
Это был тот случай, когда для того, чтобы дать совет,
